Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Понемногу наши войска отошли к станции Поля, оставив Гдов, значительная часть жителей которого отошла к эстонской границе. Все казенное имущество было вывезено и отсюда. Переброска двух или трех советских дивизий на Гдовский участок лишила армию возможности удержаться и около Гатчины, так что пришлось начать отход от нее. Перед войсками потянулись не желавшие остаться вновь под большевистскою властью жители Луги, Павловска, Красного Села и Гатчины, в большей части неимущие и уже истощенные голодовкой. На особом совещании в штабе армии, как мне передавали, обсуждался вопрос, где остановить наступление. Первоначально наметили для этого позицию впереди Ямбурга, но затем отказались от нее, ибо она проходила большею частью по лесам, в которых считали невозможным сохранить в руках управление весьма слабо обученными войсками. Был поэтому отдан приказ об отходе за Лугу, что, как потом оказалось, стало концом армии.

Вернувшись из отпуска в это время, я не застал в моем Управлении перемен. Лишь Ямбургский комендант Казаринов водворился вновь в Ямбурге, где кроме него оказались еще 4 других коменданта, назначенные военными властями (станции, этапа, города и переправы). Замечаю, что я не отметил, что полковник Бибиков сразу после оставления Ямбурга в конце июля ушел с бывшей у него командой вслед за войсками, передав должность своему помощнику подполковнику Казаринову, а позднее устроился сам в штаб Арсеньева. Вся денежная часть у него была в таком виде, что Казаринов просил меня назначить комиссию для ее приема, что и было сделано. Все оказалось, однако, до последней копейки цело, когда удалось с большим трудом разобраться в документах.

Вновь освобожденные на несколько дней районы поступили в непосредственное распоряжение назначенного Петроградским Генерал-губернатором генерала Глазенапа, и я к ним отношения не имел. В Лугу он назначил уездным комендантом генерала Вешнякова, в Павловске были произведены сразу, как и в Гатчине, городские выборы и созданы городские управы, но на этом вся его деятельность и остановилась, ибо начался наш отход. Мысли Управления Глазенапа были направлены к Петрограду, для которого был уже назначен градоначальник, генерал Владимиров (в действительности Негребельский). Вокруг Глазенапа собрался целый ряд лиц, ожидавших в дальнейшем различных назначений: тут был бывший донской атаман генерал Краснов, бывшие губернаторы граф Игнатьев, Лавриновский, Ордовский-Танаевский (ставленник Распутина) и бывший Петроградский градоначальник кн. Оболенский. К Глазенапу я отправился сразу по возвращении из отпуска. Выехал я к нему в Гатчину, но по дороге узнал, что он уже перебрался обратно в Ямбург. Неожиданность его переезда, как мне многие передавали, вызвала среди гражданского населения панику, явившись несомненным признаком непрочности нашего положения в Гатчине.

В Глазенапе я нашел очень любезного молодого генерала (на войну он пошел штаб-ротмистром Офицерской Кавалерийской школы). В Северо-Западную армию он приехал от Деникина, где он одно время был Ставропольским губернатором. Как он мне говорил, он ушел оттуда, считая, что во время гражданской войны восстановление всего гражданского строя невозможно, с чем Деникин не был согласен. Не знаю, что получилось бы в дальнейшем из управления Глазенапа в случае нашего успеха, но должен отдать ему справедливость, что из всех военных, с которыми меня свела судьба за этот год, он был наиболее знающим гражданское управление. Вообще, это был человек с живым, быстро схватывающим умом, но, может быть, именно благодаря этому недостаточно критически относящийся к событиям и слишком легко верящий в осуществимость того, чего ему хотелось бы. В этом мне не раз пришлось потом удостоверяться, когда Глазенап был уже командующим армией, и когда он увлекался то одним, то другим фантастическим планом использования армии. Меня поразило в нем какое-то духовное сродство его с Бермондтом, хотя последний и был рангом пониже. Мне он прямо заявил, что, по его мнению, и в нашем районе гражданская власть невозможна и что он считает необходимым реформирование моего Управления. Я ему не возражал, ибо и сам видел, что в эти дни более чем когда-либо раньше, отношение военных к гражданскому элементу было здесь определенно отрицательным.

Особенно отрицательным, и даже презрительным было отношение военной среды к Северо-Западному правительству. Несмотря на это, министры этого правительства все время ездили на фронт, и тут же, в Ямбурге, выйдя от Глазенапа, я встретил в земской управе Евсеева, Пешкова и Филиппео, и мог убедиться, что отношение к ним крестьян, было иное, чем нашего генералитета. Осуществить пожелание Глазенапа о саморасформировании моего Управления мне пришлось, однако, уже после того, что было расформировано Управление его самого, ибо через несколько дней он был назначен командующим армией на место Родзянко, а его подчиненные, временно подчиненные попечению генерала Краснова, как-то очень быстро рассеялись из Нарвы. Родзянке было поручено ехать в Англию для покупки лошадей для армии, а Вандаму, тоже смещенному, было поручено писать историю армии.

Командировка Родзянко вызвала общее изумление, ибо всем было ясно в это время, что армия находится в агонии, а слух, что обоим генералам даны под отъезд крупные суммы, вызвал очень дружное осуждение. По-видимому, этим способом Юденич просто откупался от их обоих. Последствием решения об отходе от Ямбурга было начавшееся быстрое, ничем неудержимое движение назад. На правом фланге, где находились 1-я и 6-я дивизии, оно носило наиболее дезорганизованный характер. Вскоре они были прижаты к Нарове, и должны были отойти на эстонскую территорию, причем эстонцы все эти войска разоружили. Отведенные несколько вглубь от границы, эти части быстро разложились, и в некоторых из них проявились определенно большевистские симпатии, что, впрочем, и неудивительно, ибо составлены они были большею частью из бывших красноармейцев. Переправленный в Эстонию, штаб 2-го корпуса был поставлен на станции Вайвара, и был здесь через несколько дней тоже разоружен командой бронепоезда, наведшего на него пулеметы и потребовавшего выдачи оружия. Отобрано было даже Георгиевское оружие у имевших его и, в том числе, у генерала Арсеньева. Обозы перешедших в Эстонию частей были разграблены эстонскими частями, не разбиравшими при этом, что они берут — частное или казенное имущество.

Про это мне рассказывали как офицеры Печорского полка, так и частные лица, пострадавшие при этом. Фронт по Нарове к югу от Нарвы был занят теперь эстонскими частями. Здесь же переправились в Эстонию и все гражданские учреждения из Гдова и все беженцы из этого города, не бежавшие из него ранее. При переходе эстонцы не разрешили перевести через границу Гдовскую и Ямбургскую тюрьмы и концентрационный лагерь, находившийся в селе Скамья. Тогда начальники этих учреждений предложили арестантам или сопровождать их добровольно или идти к большевикам. Оказалось, что всюду нашлись арестанты, предпочитавшие уйти с арестовавшими их белыми. Через несколько дней ко мне явился, например, начальник Ямбургской тюрьмы с докладом, что кроме надзирателей его сопровождают добровольно 16 арестантов. В числе их оказался Крупский [32] Возможно, Александр Александрович Крупский, двоюродный брат Н. К. Крупской. — Примеч. ред. , арестованный белыми, как заложник, в качестве брата жены Ленина. Как я уже упоминал, два других ее брата служили в это время в Северо-Западной армии, и, по-видимому, симпатии и третьего, несмотря на арест его белыми, были не на стороне красных.