Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

После разговоров о большевизме и войне меня перенесли в совсем другую эпоху рассказы о том, как в одном из сел, через которые мы проезжали, крестьяне все еще работали «по колоколу». Рано утром по удару колокола начинают работы и по другим ударам прерывают и кончают их. Никто не смеет самостоятельно без других начинать работу в поле, будь то вспашка его, сенокос или уборка хлеба. Объясняли мне, что «боятся мужики друг друга, и не пускают никого одного в поле».

Вернувшись от Палена в Нарву, я нашел здесь напряженное ожидание, чем кончатся в Ревеле переговоры о сформировании Северо-Западного правительства. В эмиграции часто писалось о том, как английский генерал Марч, вызвав группу русских общественных деятелей из Пскова, Гельсингфорса, Ревеля и Нарвы и сказав им небольшую речь о необходимости объединения всех русских организаций и соглашения с эстонцами, прочел список предлагаемых им кандидатов в состав правительства, после чего, дав 40 минут на обсуждение его предложения, удалился. Кто внушил Марчу эту бесцеремонную выходку, неизвестно, но определенно указывали, что за несколько дней до этого он ездил в Псков, где имел разговоры с Балаховичем. Все время вертелся около него Иванов. В числе вызванных не было ни Юденича, ни Родзянко. Приехавший же вместе с другими членами совещания при Юдениче, но Марчем не приглашенный, Кузьмин-Караваев, был им очень резко удален. Созванные Марчем лица знали друг друга очень мало, и вполне естественно в 40 минут столковаться не могли.

Поэтому, по возвращении Марча, от имени собравшихся генерал Суворов заявил ему, что они просят дать им отсрочку. В результате правительство было сформировано через 2 или 3 дня. Решительно отказался войти в него один генерал Суворов. Карташев сперва согласился войти в состав правительства, но сряду отказался, и в работе правительства участия не принимал. Юденич вошел в него в качестве военного министра, но продолжал действовать совершенно самостоятельно и с правительством не считался. Председателем Совета Министров и министром Иностранных дел и финансов оказался Лианозов, крупный нефтепромышленник, политикой раньше не занимавшийся. Это был человек умный и очень осторожный, умело лавировавший между различными течениями и вынесший свое имя чистым из этого неудачного изобретения генерала Марча. В Нарве высказывалось предположение, что он согласился войти в состав правительства только по просьбе остальных членов совещания при Юдениче.

В действительности иностранными делами продолжал ведать К. Крузенштерн, переименованный теперь в товарищи министра. Александров стал министром внутренних дел, но уже через неделю ушел в отставку и уехал в Финляндию. На мой вопрос о причинах его ухода, он ответил мне, что не желает скомпрометировать свое, хотя и маленькое, но до сих пор честное имя (он имел в виду заказы, сделанные Маргулиесом и вызвавшие очень критическое к себе отношение). Его заменил временно министр юстиции Кедрин, пока в конце октября не был назначен министром внутренних дел Евсеев, до того бывший министром исповеданий. Кедрин, несмотря на свои преклонные годы и больное сердце, сведшее его вскоре в могилу, обладал прежней юношеской энергией и удивительной чистотой души. Дел ведомства он совершенно не знал, и поэтому наиболее серьезные вопросы лежали у него без движения, например, об организации полиции и о местном самоуправлении. Не было у Евгения Ивановича, всегда находившегося ранее в Петербургской Городской Думе в оппозиции, административного опыта, а также и знания деревни, почему мне часто приходилось спорить с ним по самым различным вопросам, но по существу дела мне не приходилось обычно расходиться с ним во взглядах. В составе правительства Кедрин чувствовал себя не по себе. Его возмущало отношение к правительству Юденича и вообще военных властей, не сочувствовал он легкомыслию Маргулиеса и побаивался все время, как бы не подвели другие министры-социалисты.

Столь же хорошие отношения продолжали у меня оставаться с Евсеевым. У него было как раз то, чего не было у Кедрина — и знание деревни, и известный административный опыт. Если к этому прибавить его редкую чистоту души, то понятно, что работать с ним было удивительно легко. Евсеев кончил только Учительскую Семинарию и прекрасно сознавал недостаточность своего образования — раза два он мне говорил про это, подчеркивая, что высшее образование облегчает мне быстрое усвоение многих вопросов.

Немало разговоров вызвала деятельность Петроградского гласного присяжного поверенного Маргулиеса, назначенного сразу министром торговли и промышленности, снабжений и народного здравия. Человек весьма экспансивный и весьма легко говорящий, он, по-видимому, часто поступал под влиянием первых импульсов, что вызывало нарекания на него как со стороны его сотоварищей по кабинету, так и вообще русских кругов. Кто-то пустил еще вдобавок слух, что у него были крупные недоразумения в Одессе, в период гражданской войны, и в результате отношение к нему военных кругов было враждебное. Теперь, когда все более или менее выяснилось, по-видимому, можно сказать, что за Одессу с белой стороны ничего вменять Маргулиесу не приходится, но остается обвинение, что его красноречие увлекало его подчас слишком далеко, особенно когда он являлся единоличным представителем правительства.

Из остальных министров особую группу составляли псковичи: министр продовольствия Эйшинский, народного просвещения — Эрн, Государственный контролер — Горн и министр земледелия — Богданов. Первый из них ранее инженер губернского земства, позднее ведал продовольственным отделом Городской управы. Кажется, он был народным социалистом. Роли он, вообще, как и большинство министров, не сыграл, ибо у него и объекта деятельности не было. Эрна, как мне говорили в Пскове, где он был директором не то гимназии, не то реального училища, очень уважали и выбрали председателем Городской Думы. Дела начального народного образования он совершенно не знал, да и вообще, по-видимому, в административных делах терялся, и все делал Тихоницкий, занявший у него место директора канцелярии. Я его видел всего раза два, и он произвел на меня впечатление божьей коровки. Государственный контролер Горн, ранее присяжный поверенный, более, кажется, сотрудничал в официальной газете, все время издававшейся под различными заглавиями под редакцией двух позднейших сменовеховцев — Кирдецова и Дюшена. Прямой работы у него не могло быть, ибо в армии был собственный контроль, который и поверял всю отчетность, и в том числе гражданских учреждений. Последний из министров-псковичей, Богданов, считался специалистом по земельному вопросу, ибо окончил курс землемерного училища, а, кроме того, был эсером. Этот совсем еще молодой человек осенью 1917-го года был выбран председателем сперва волостной управы, а затем, уже после большевистского переворота, и уездной земской управы, а, следовательно, был и общественным деятелем. В Северо-Западном правительстве он изображал крайний левый элемент.