Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Пока все это происходило, в Нарву прибыл Юденич с его штабом. Отношения между ним и Родзянко и его окружающими были с самого начала холодными. Не пользовался Юденич популярностью и в армии: ему ставили в укор, что в то время как вой ска дрались, он благодушествовал в Societätshuset [нразбрч.] в Гельсингфорсе и собрался ехать оттуда только на готовое. Ходили слухи, что если Юденич приедет в армию, то будет арестован. По-видимому, им придавали значение и в Гельсингфорсе, ибо об их правдоподобности меня спрашивал Александров по приезде в Нарву. Ввиду этого, первый приезд Юденича состоялся в июле (1919 г.) только в Ревель, где он и принял на английском миноносце высших чинов армии. Недели две спустя он появился и в Нарве, откуда проехал на фронт Палена и в Псков, где в это время шли упорные бои. В этот приезд он и его штаб видимо убедились, что переезд его в Нарву не представляется опасным для него, и в конце июля он и переехал в нее. Командование армией осталось первоначально без перемен, но прибавилась над ним надстройка в виде главнокомандующего и его штаба, начальником коего был бывший дежурный генерал Ставки Кондзеровский, носивший тогда фамилию Кондырева, ибо семья его оставалась в Петрограде. По это же причине я работал в армии под фамилией Гурьева.

С этого времени мне пришлось время от времени встречаться с Юденичем. Как на всех других незадачливых антибольшевистских вождей, на него сыпятся нападки с самых разнообразных сторон. Я слишком мало знал его, чтобы судить вообще о его деятельности, но не могу не сделать ему одного упрека — это в отсутствии у него решительности. Юденич как будто старался всегда всех перехитрить, но обычно только оттягивая этим разрешение вопросов, которое надлежало разрубить сряду. В результате бывало часто, что Юденич бывал вынужден лишь санкционировать то, что уже начали делать другие, и большею частью неудачно. На фронте в это время отход продолжался, и 4-го августа нами был оставлен Ямбург. После этого, ввиду слабости русских войск, они были заменены на северном участке его вдоль Луги, от моря до болот, 1-й эстонской дивизией. При этом она выгнала оттуда все русские власти, и один волостной комендант был эстонцами убит. Невозможна стала здесь и работа Ямбургского земства.

Отход от Ямбурга вызвал эвакуацию оттуда всех русских учреждений и части населения, размещение коих вызвало большие затруднения, ибо за «проволоку» — ограждение впереди Ивангорода — эстонцы отказались их пропускать. Пришлось временно разместить их по деревням вдоль Наровы, и затем уже понемногу, путем личных хлопот и поодиночке, они большею частью получили разрешения на въезд в Эстонию. Эта первая эвакуация прошла, таким образом, сравнительно безболезненно, но, главным образом, конечно, благодаря лету и немногочисленности этих беженцев.

Приблизительно в это же время была произведена реформа штаба Родзянко. Полевой штаб был упразднен, управление тылом и гражданская часть перешли в ведение штаба главнокомандующего. Крузенштерн уехал в Польшу в какую-то командировку, и его заменил в должности генерал Вандам, о котором я уже упоминал. Был назначен и генерал-квартирмейстер армии генерал Малявин, в свое время изгнанный из армии вместе с Вандамом, теперь же произведенный в генералы (его называли автором книги о Северо-Западной армии, вышедшей под именем Родзянко). Перемены произошли и в Ревеле, где Полякова заменил ген. Янов со званием главного начальника снабжений. Янов, о котором я уже упоминал, был начальником этапно-хозяйственного отдела сперва 1-й, а потом 10-й армии, и прибыл в Эстонию с отрядом Ливена. Назначение его едва ли можно было признать удачным. Человек он был уже немолодой, утомленный войной и революцией, и справиться со своей новой задачей не смог. Нареканий на него была масса и самых разнообразных, но чем они все закончились, не знаю.

Упомянув про отряд Ливена, остановлюсь теперь на нем. Прибыл он морем из Либавы в Нарву в составе 5000 человек. Впечатление о нем, когда он проходил по Ивангороду, было самое благоприятное: дисциплинированность и выдержка. Обмундирован он был немцами и от них же получил и кое-какое вооружение. В отряде этом было очень большое количество офицеров. Вместе с отрядом Ливена пришел и так называемый Тульский отряд, под командой штабс-капитана Стрекопытова. Этот отряд, образованный большевиками в Москве, большей частью из туляков и направленный ими в Гомель, здесь взбунтовался, перебил своих комиссаров, произвел, кажется, попутно еврейский погром и начал пробиваться в Польшу, что ему и удалось. Отсюда его перевезли в Курляндию, где он и присоединился к Ливену. Почему-то ему немцы обмундирования не дали, равно как и вооружения, и он получил их уже в Северо-Западной армии. Особого доверия к себе этот отряд в штабе армии не внушал, опасались его недисциплинированности, и вскоре он был распределен по другим частям. Верно ли было это опасение, не знаю, но что у туляков бодрость духа, несмотря на все, сохранилась, это я видел в Гдове, где я их встретил на станции, выступающими около 10-го августа на фронт.

Моросило, было холодно, среди солдат было много босых, не у всех были шинели, и все-таки все были веселы, пели и плясали. Гдовский комендант не скрыл от меня радости по поводу их ухода. Пока они были в городе, он все время боялся еврейского погрома. «Как это они еще гуляют у вас здесь?», — спрашивали туляки коменданта про нескольких местных евреев. На несчастье еврей-парикмахер, брея одного из офицеров отряда, порезал его, и у того сделалась рожа флегмона [28] Воспаление подкожной клетчатки. . В отместку за это туляки обещали, если их товарищ умрет, перерезать в городе всех евреев. Однако еще ранее этого отряд был выведен на фронт. Вообще, должен сказать, что еврейский вопрос обостренным в армии не был, тем более что евреев в районе было мало. Слухи о еврейском погроме в Пскове были ни на чем не основаны. Мне пришлось слышать только, что в этом городе комендант вымогал с евреев бóльшие суммы, чем с христиан, и более решительными способа ми, но поручиться за это не могу. Наряду с этим, однако, было бы фарисейством утверждать, что в армии не было антисемитизма. Наоборот, он был, и в очень яркой форме, но проявлять его публично не допускалось.

Так, когда в Ямбурге стала выходить под названием, кажется, «Белый Крест» правая газетка, редактируемая Марковым 2-м под псевдонимом Чернокнижникова, и в ней начали появляться статьи ультранационалистические, с нападками на евреев-финляндцев и отчасти эстонцев, то это очень обеспокоило штаб, и газета была запрещена, кажется, на 5-м номере. По этому поводу я имел разговор в штабе армии с Видякиным, тогда начальником штаба 1-го корпуса. Он возмущался «Белым Крестом» и указывал, что он только может ухудшить и так не легкое положение армии. «Если мы берем в плен большевиков-евреев, то мы их всех расстреливаем, — добавил он. — Но не как евреев, а как комиссаров или просто людей, а наряду с этим один еврей живет у нас в штабе корпуса». Впрочем, вскоре и этот еврей был арестован по обвинению в шпионаже и заключен в тюрьму в Нарве, откуда Карташову, при котором этот еврей, некий Лившиц, состоял, стоило больших трудов его освободить.