Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Естественно, что обновление личного состава должно было идти снизу и не могло быть проведено сразу. Ко времени 1-й Великой войны оно было проведено вполне удовлетворительно до полковых командиров включительно. Уже среди командиров дивизий положение было хуже, и суждение по этому вопросу генерала Заиончковского в его истории войны мне кажется слишком оптимистичным. Еще выше наряду с людьми, несомненно, способными и энергичными попадались и люди одряхлевшие и вообще малоспособные. На Кавказе был наместником старик Воронцов-Дашков, на которого в Думе усиленно нападали за его «либерализм» крайние правые. Ничего, однако, не говорилось про то, что он был и командующим войсками округа, совершенно уже неспособном выполнять эти функции, требовавшие других знаний, чем те, которые требовались за полвека до того от командира кавалерийского полка, его последней строевой должности. О другом старике, Скалоне, Варшавском генерал-губернаторе, мне пришлось случайно услышать рассказ, что когда шел вопрос о постройке новой железнодорожной линии к западу от Варшавы, необходимость которой мотивировалась постройкой немцами новых линий в районе Страсбурга, тогда крупного железнодорожного центра около нашей границы, то Скалон резко оборвал докладчика: «Что вы мне говорите о Страсбурге, это французам интересоваться им, а не нам». Старик ничего не знал про существование другого Страсбурга, как раз в районе, который он, однако, должен был бы знать хорошо. Бессилие Редигера в отношении смещения таких лиц было полным, а его преемник Сухомлинов и не старался улучшить положение.

Программа 1908 г. прошла без сколько-нибудь серьезных изменений. Я внес предложение, чтобы в нее было включено изготовление запасов для «кадровых» санитарных поездов, о которых я говорил выше. Первоначально рыжий Данилов возражал против этого, но в следующем заседании принял его и, таким образом, прошел кредит на 60 таких поездов. Могу только сказать, что во время войны свою роль они сыграли, и часто можно было только пожалеть, что их было недостаточно.

Отношения с Морским ведомством были иные. Если всем было ясно, что более или менее нужно было армии в 1907–1908 гг., то нужды флота были неопределенны для самих моряков. В полном разгаре был спор между «подводниками» и «надводниками»; подводные лодки в Японской войне еще не принимали участия, и незадолго перед тем образованный Морской Генштаб категорически был против них. Во главе подводников стоял талантливый лейтенант Ризнич, ненадолго до того ушедший из строя на службу какой-то английской судостроительной фирмы. Это очень ослабляло его аргументы, ибо против них всегда выдвигалось возражение, что Ризнич лишь творит волю своих хозяев, против чего ничего сказать было нельзя. Я оказался, однако, в числе сторонников подводных лодок под влиянием доводов, которые мне привел С. Кукель, уже тогда специализировавшийся на подводном плавании. Вопрос этот обсуждался и в нескольких собраниях членов Думы с офицерами Морского Генштаба на квартире у Ю. Н. Милютина. Сын известного деятеля эпохи освобождения крестьян и лично очень образованный, культурный и порядочный человек, он сыграл известную роль в образовании октябристской партии, но, не обладая даром слова и будучи довольно инертен, он в 3-ю Думу не попал и скоро совсем сошел в политическом отношении на нет. Собрания с моряками у него имели полуофициальный характер, ибо морской министр испросил разрешение Государя на участие в них его подчиненных. Из числа членов Думы горячо возражал тогда против подводных лодок Звегинцев. Я задал несколько вопросов о них, дабы проверить утверждения Кукеля, но встретил упорную враждебность генштабистов к подводным лодкам. Среди этих офицеров был Колчак, обращавший на себя внимание своей репутацией храброго и дельного офицера, но у Милютина он ничем себя не проявил, также как и будущий адмирал Непенин.

Оппозиция против подводных лодок, впрочем, продлилась не долго, и уже в первой судостроительной программе предусматривалась постройка нескольких их штук. У меня, впрочем, осталось впечатление, что это была скорее уступка общественному мнению, чем результат искреннего убеждения в их пользе. Как известно, к 1914 г. подводных лодок у нас было мало и крайне разнотипных, и в первые же дни войны тот же Кукель был командирован секретно в Данию, дабы провести в Балтику отряд из 10 английских подводных лодок, который затем и принимал участие в военных действиях в этом море.

Другим вопросом, горячо обсуждавшимся у Милютина, было вообще судостроение. Все мы были под влиянием Цусимской катастрофы, в которой наши броненосцы один за другим переворачивались. Объяснялось это тогда чуть ли не исключительно их перегрузкой (объяснение, как показал опыт первой мировой войны, одностороннее), которую в свою очередь приписывали неудовлетворительности нашего судостроения. Говорили нам, что в то время, как в Англии броненосец строился в 2 года, у нас он вступал в строй подчас только через 7 лет. За это время в мировой судостроительной технике делались различные усовершенствования, часть которых применялась на наших строящихся судах, а другая должна была ждать закладки новых судов. Таким образом, наши броненосцы, уже вступая в строй, оказывались несколько устаревшими, а с другой стороны, примененные на них усовершенствования имели последствием их перегрузку, явление, с которым в то время не считались.

Эта медленность нашего судостроения объяснялась тем, что во всех мелочах наши казенные судостроительные заводы должны были обращаться в Главное Управление Кораблестроения, что очень задерживало их работу. Поэтому в самом ведомстве был выработан проект о переводе этих заводов на «коммерческие начала». В сущности коммерческого в этом было только то, что заводам была дана большая автономия, и им было разрешено обходиться в текущих хозяйственных вопросах без санкции Главного Управления, но проведение этого проекта тоже почему-то задерживалось. У этого Главного Управления репутация была неважная. Начальником его долгие годы был адмирал Верховский, о котором Крылов в своих воспоминаниях отзывается положительно. Репутация, которая у Верховского создалась тогда в Петербурге, была, однако, другой, — насколько правильно, судить не берусь, но его дух еще царил в Управлении, и это заставляло Думу быть осторожной в ассигновании средств на новые суда впредь до реорганизации всего дела кораблестроения.

Новая судостроительная программа была в результате проведена только в 1910 г, когда была осуществлена реорганизация казенных заводов и когда во главе всего Морского ведомства стали вообще более молодые и энергичные люди. В 1908 г. вел. князь Алексей Александрович уже отошел от министерства, во главе которого стоял в это время старичок Диков. По-видимому, это был в свое время дельный моряк, про которого ничего худого не говорили, но его годы мешали ему играть в Думе активную роль, и вскоре его заменил красавец адмирал Воеводский. При Дикове главную роль в министерстве играл его товарищ Бострем, несомненно, умный и энергичный человек. Теперь он был назначен командовать Черноморским флотом, где сломал себе шею неудачным входом в Констанцский порт, когда его желание войти с большим блеском в эту румынскую базу имело последствием то, что его флагманский броненосец вылетел на мель. После суда над ним Бострем поступил в дирекцию одного из частных судостроительных обществ и роли в ведомстве уже не играл.