Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Моя думская работа началась докладом сперва в судебной комиссии, а затем в Общем Собрании маленького законопроекта о размежевании земель в Забайкалье. Мой доклад в Общем Собрании был первым по законодательному отделу, и я помню, как я волновался перед ним и как подробно я его сделал. Позднее такие законопроекты проходили десятками в одно заседание, не вызывая обычно никаких прений, но то, что моим докладом начиналась законодательная работа Думы, тогда привлекло к нему большое внимание. В эту сессию в Судебной Комиссии прошли еще законопроекты о досрочном условном освобождении, который также докладывал я, и, более важный, об условном осуждении, доложенный Аджемовым. Оба эти мероприятия ужа давно применялись в Западной Европе, но у нас возбуждали опасение, что результатом их явится ослабление репрессии. Это опасение сказалось и при обсуждении их в Думе, когда все правое ее крыло было против введения условного осуждения, и хотя оно и прошло в Думе, но было провалено в Гос. Совете.

В этом случае впервые сказалось открытое поправение Щегловитова, ни слова не сказавшего в защиту своего собственного законопроекта. Досрочное освобождение не вызвало тех принципиальных возражений, как условное осуждение, но в Думе члены ее крестьяне внесли поправку, чтобы оно не распространялось на конокрадов, что и пришлось принять. Гос. Совет внес в наш текст несколько поправок (насколько помню, редакционного характера) и законопроект пошел в согласительную комиссию. Эти комиссии составлялись из равного числа членов обеих палат, и решения принимались по большинству голосов. Дума первоначально посылала в нее своих представителей от всех своих секторов, но вскоре оказалось, что по всем разногласиям политического характера правые члены Думы всегда голосуют с членами Гос. Совета, и, таким образом, в комиссии получается большинство против Думы. После этого из Думы стали избирать представителями в эти комиссии только сторонников прошедшей в ней редакции. Должен признать, что по вопросам техническим и в отношении редакции Гос. Совет стоял выше Думы, еще не имевшей достаточного законодательного опыта, и поэтому нам обычно приходилось принимать такие поправки Гос. Совета. Редакция законопроектов обычно еще до внесения их в Думу проверялась в отделении Свода Законов Канцелярии Гос. Совета, где его опытные кодификаторы согласовывали их тексты со старыми законами; в Думе была своя особая редакционная комиссия, скоро сведшаяся, впрочем, к одному ее председателю, в 3-й Думе — Матюнину, очень добросовестно и умело занимавшемуся этим необходимым, но, в сущности, очень скучным делом.

Мне несколько раз пришлось принимать участие в согласительных комиссиях, и сознаюсь, что у меня от них осталось скорее неприятное впечатление, именно благодаря тому, что приходилось, особенно в первые годы, чувствовать себя на положении неопытного ученика.

Немало времени было посвящено и в 3-й, и в 4-й Думе запросам, большая часть которых были внесены левыми, но многие из которых исходили и от правых. Центр вносил их меньше всего, но всегда наиболее обоснованные. Наиболее часто говорилось в запросах левых о злоупотреблениях полиции, об избиениях в тюрьмах, о провокации. Правые запрашивали чаще всего о студенческих беспорядках. Обычно, если по запросу не заявлялась срочность, он механически передавался в комиссию по запросам, заключение которой и предрешало его судьбу. Если заявлялась срочность, то по выслушивании одного оратора «за» и одного «против», Дума решала, согласиться ли с нею, что обычно не проходило. Если срочность принималась, то запрос сряду обсуждался по существу.

В первую сессию из запросов выделился лишь запрос о жандармском офицере корнете Пономареве, который с целью отличиться наладил доставку через границу в районе Вержболова революционной пропаганды с тем, чтобы самому же ее обнаружить. Все это обнаружилось при рассмотрении дела в суде, на основании чего и был предъявлен запрос, принятый в Думе. Каковы были его результаты для Пономарева, не помню точно, но, кажется, он устранен со службы не был.

Ничего пока не говорил я про Комиссию Гос. Обороны. Первые годы председателем ее был Гучков, которого после избрания его председателем Думы заменил его товарищ председателя кн. Шаховской, очень почтенный человек, бывший моряк, брат тогдашнего командира Гвардейского Экипажа и дядя будущего министра торговли. После ухода Гучкова из Комиссии главную роль в ней играл, однако, не Шаховской, а секретарь ее Н. В. Савич. Человек очень скромный, он обе Думы был сравнительно мало известен вне ее, но ни в октябристской фракции, ни в Думе (особенно 4-й) ничто серьезное без него не делалось. Оратор он был плохой, но ум у него был исключительно здравый, и по вопросам военным и морским осведомление у него было громадное, и поэтому с его мнением считались и правые и левые. Первоначально мне давали в этой комиссии самые разнообразные мелкие законопроекты, но понемногу я специализировался на вопросах военно-санитарного ведомства, а в 4-й Думе мне пришлось докладывать и кое-какие секретные вопросы по Генеральному штабу.

Когда Комиссия начала свою работу в конце 1907 г., положение наших вооруженных сил было плачевным. Флот был уничтожен под Цусимой и в Порт-Артуре, а армия не имела никаких запасов, ни боевых, ни интендантских. Кроме того, в ней был большой недостаток офицеров (если память мне не изменяет, не хватало около 6000 офицеров до штатного их состава). Еще до созыва 3-й Думы был проведен законопроект об увеличении их содержания, в общем оставшегося очень скромным, и этот законопроект был утвержден Думой. Затем, так как Японская война показала, что подготовка офицеров была недостаточной, то были повышены требования к поступающим в юнкерские (так называемые, окружные) училища и расширен их курс, так что понемногу они были превращены в военные училища.

В начале 1908 г. в Думу был внесена 1-я большая военная программа, которая к концу сессии Думы и стала законом. Кроме восстановленных интендантских запасов она предусматривала создание тяжелых артиллерийских дивизионов, по одному на корпус и пулеметных команд по одной на полк. При обсуждении этого законопроекта в бюджетной комиссии Шингарев заявил, что кадеты будут настаивать на том, чтобы численность армии более не увеличивалась, военный министр Редигер принял это условие и в дальнейшем только программа 1914 г. впервые потребовала увеличения штатов армии. До того все новые команды в частях, вроде, например, пулеметных, связи и конных разведчиков, образовывались за счет сокращения числа рядов в ротах, что очень понизило боеспособность пехоты. Но об этом мне еще придется говорить подробнее позднее.