Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Внесен был еще законопроект об изменении Устава о воинской повинности, которому министерство придавало серьезное значение, но который, по моему скромному мнению, никаких существенных изменений не предлагал. Докладчиком по нему был назначен Протопопов, позднее оставивший после себя столь печальную память; в то время это был милый, но очень незаметный человек. Не помню, чтобы он, кроме этого законопроекта, доложил еще что-либо серьезное — работником он, во всяком случае, не был. Когда ему приходилось говорить в Думе он, неизменно прибегая кстати и некстати к трескучим фразам, от которых, однако, в конце его речи в памяти ничего не оставалось. Скромный офицер Конно-Гренадерского полка, он стал богатым человеком, унаследовав в Симбирской губернии суконные фабрики своего дяди, жандармского генерала Селиверстова, убитого в Париже революционером. Распоряжался он ими, однако, столь плохо, что через несколько лет попал под опеку, которая и привела дела в порядок. Был он затем уездным предводителем дворянства.

У меня осталось о нем за думский период лишь одно яркое воспоминание. Не помню точно когда, кажется весной 1913 г. после затянувшегося часов до 8 заседания, человек около 20 членов Думы оказались обедающими в одном из больших ресторанов. Была чудная петербургская ночь, когда спать не хотелось, и несколько человек из нас поехали еще на Острова и оказались в известной тогда «Вилла Роде». Бывший среди нас Протопопов потребовал сряду отдельный кабинет и распорядился, чтобы в него пригласили артисток; помню, что он сказал распорядителю: «Только, чтобы были хорошенькие», на что тот ответил: «Помилуйте, ведь это этуаль-с». Было, тем не менее, скучно, все стали расходиться, и последними ушли Дм. Капнист и я. Перед этим, однако, оставшийся в одиночестве Протопопов протелефонировал своему управляющему, вызывая его на «Вилла Роде» с деньгами; позднее он говорил, что оставался там до утра уже один. Сознаюсь, что когда после его назначения министром пошли разговоры, что у него прогрессивный паралич в начальной стадии, мне невольно вспомнилась эта белая петербургская ночь.

Во главе Военного министерства стоял тогда генерал Редигер и товарищем его был ген. Поливанов. Оба они были бывшие профессора и оба умные люди и порядочные, но у Редигера не оказалось достаточной гибкости на его посту, на котором ему приходилось постоянно лавировать между Думой и Государем, и через два года он был уволен и заменен Сухомлиновым. Вскоре после него ушел и Поливанов, хотя он гораздо лучше умел находить надлежащий путь, но Сухомлинов его боялся, как своего возможного преемника. Заменивший его ген. Вернандер, дельный и честный инженер, не считался, однако, возможным кандидатом на министерский пост и Сухомлинов его не боялся.

В 1908 году мы застали наше военное ведомство разделенным на два независимых органа — Министерство и Генеральный штаб. Совет Гос. Обороны, образованный, как и независимый Генеральный штаб, в начале Японской войны, был уже упразднен, но между Министерством и Генштабом надлежащей связи не было. На создание независимого Генштаба повлиял пример Германии, где издавна установились нормальные отношения между штабом и министерством, где вообще Генштаб проявлял себя прекрасно. Но не надо забывать, что в Германии за 50 слишком лет было всего три начальника штаба: Мольтке, Шлиффен и Мольтке-младший, тогда как у нас за 9 лет существования этой организации у нее было 5 начальников: Палицын, Гернгросс, Мышлаевский, Жилинский и Янушкевич. С Палициным мне пришлось только раз сидеть в какой-то согласительной комиссии, и я его знаю только по отзывам его подчиненных, которые все относились к нему с большим уважением и утверждали, что при нем в Генштабе была развита настоящая организационная работа. Палицын ушел, однако, когда Генштаб был вновь включен в состав Военного министерства. Заменивший его Гернгросс, уже больной, умер через 6 месяцев, а его преемник Мышлаевский, как утверждали, показался опасным Сухомлинову и вскоре был назначен корпусным командиром на Кавказ. Рассказывали, что доклады Мышлаевского очень понравились Государю и что Сухомлинов испугался, что он скоро будет сменен. Поэтому он, якобы, доложил Государю, что надо всегда иметь в виду заместителей на все посты и что для него самого таковым ему кажется наиболее подходящим Мышлаевский, у которого, однако, есть большой недостаток — то, что он всю службу провел в штабах; поэтому было бы целесообразно дать ему сперва покомандовать корпусом. Николай II на это согласился. Мышлаевский отправился на Кавказ и скоро был там забыт. Преемник его Жилинский скоро был назначен командующим Варшавским военным округом и в Генштабе тоже следов не оставил, если не считать того, что все сходились, что характер у него был крайне тяжелый. Еще раньше, но когда он был уже генералом, у него была романтическая история в Варшаве, когда из окна его комнаты выбросилась и разбилась насмерть пришедшая к нему на свидание молодая девушка, что приписывали именно тому, как он порвал с нею.

Наконец, уже незадолго до войны начальником Генштаба был назначен Янушкевич. Я его застал в 1908 г. подполковником, начальником законодательного отдела канцелярии Военного министерства, когда мне, как докладчику какого-то законопроекта, пришлось впервые иметь с ним дело. Вся его служба шла затем в этой канцелярии до совершенно неожиданного его назначения начальником Академии Генштаба. Был он в ней незаметным профессором военной администрации и был назначен на пост ее начальника только потому, что считался твердым сторонником правых взглядов (он был в числе делегатов Псковского дворянства в Совете Объединенного дворянства). В это время группа молодых профессоров Академии во главе с Головиным, прошедшим также курс французской école de guerre, настаивая на придании преподавания в Академии более современного характера. Это вызвало недовольство других профессоров, конфликт вышел далеко за пределы Академии и получил огласку, как проявление борьбы правых с революционерами; сторонники Головина получили прозвище «младотурок» и Янушкевич был назначен, чтобы очистить от них Академию. Хотя он за всю свою службу никакого отношения к обсуждению стратегических вопросов не имел, одного факта, что он меньше двух лет был начальником Академии, было достаточно, чтобы выдвинуть его в начальники Генштаба. Человек он был, насколько я знаю, порядочный и, несомненно, скромный, а этого было достаточно, чтобы Сухомлинов мог его не бояться.

Быстрая смена начальников Генштаба сделала то, что на 1-й план в нем выдвинулся генерал-квартирмейстер так называемый «черный» Данилов. Несомненно, умный, он фактически руководил всей нашей подготовкой к войне и ему надо приписать все достоинства, а тем более и недостатки нашего плана. Должен сказать, что когда он защищал в Комиссии Гос. Обороны даже такие требования кредитов, которые нам казались подчас непонятными, он это делал всегда блестяще. Таков был, например, вопрос об отводе из западной пограничной полосы в центр страны двух корпусов, произведенный чуть ли не накануне войны.