Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Гораздо слабее обстояло дело у Столыпина с полицией. Часто вспоминалась мне фраза С. Шидловского, что каждое правительство находится в руках своего министра внутренних дел, а этот находится в руках своего начальника полиции, своими докладами способного всегда создать в своем шефе необходимое настроение. Потому роль товарища министра, ведающего полицией, получала, конечно, особое значение, но как раз на этом посту у Столыпина оказался наиболее неудачный из его помощников — Курлов. Лично я его не знал, но слышать о нем мне приходилось немало. Карьера его началась в Конно-Гренадерском полку, где он был товарищем Протопопова, дружба с которым сохранилась у него до конца. Пройдя Военно-Юридическую Академию, он скоро перешел, однако, в гражданское ведомство, и когда я был кандидатом на судебные должности, он был товарищем прокурора во Владимире. Переведенный оттуда в Москву, он помогал здесь Елизавете Федоровне по ее благотворительным делам и вскоре по рекомендации Сергея Александровича попал в вице-губернаторы.

Революция 1905 г. застала его губернатором в Минске, где он, по-видимому, совершенно растерялся. Слева ему приписывали расстрел толпы около вокзала, в чем он, однако, был совершенно неповинен, если не считать, что в этот день в Минске все власти действовали самостоятельно, независимо от перетрусившего губернатора. Утверждали, что вечером он сбежал из города, переодетый извозчиком; не ручаюсь за это, но, во всяком случае, он вскоре после этого был отставлен от должности и назначение его через некоторое время сперва начальником Главного Тюремного Управления, а затем товарищем министра внутренних дел произвело весьма странное впечатление. Фактически, однако, тайная полиция была в руках не у него, а у директора Департамента полиции, или еще точнее, у начальника «особого отдела» этого департамента. При Столыпине сменилось несколько директоров этого департамента; кажется, застал он им Гарина, честного юриста, затем перебывали на нем Лопухин и Трусевич, о которых я уже говорил, еще один прокурор палаты, болгарин Моллов, и наконец Зуев, всю свою карьеру сделавший в этом департаменте. Уже эта быстрая смена, как мне кажется, доказывает, что Столыпин не был удовлетворен работой департамента, но не был в состоянии найти удовлетворяющих его людей. К этой работе мне еще придется, впрочем, не раз возвращаться.

Говоря о Министерстве внутренних дел, надо еще отметить мало заметного извне Арбузова, директора Департамента Общих дел, через руки которого проходили все назначения губернаторов. Условия службы по министерству существенно изменились после 1900 г. и требования к губернаторам стали иные. Прежняя патриархальность провинциального строя исчезла, от губернаторов стала требоваться большая культурность, большая находчивость, а также и большая личная храбрость. Совместить эти качества удавалось, в конце концов, очень немногим, в особенности, поскольку надо было в 1905–1907 гг. найти надлежащий средний путь между обеими крайностями. Иные ошиблись в эти годы, уклонившись слишком влево, за что и были быстро отставлены, но гораздо большее их число перехватило вправо, что вызвало нарекания в Думе, а подчас и запросы о незаконных их действиях. Нельзя, однако, сказать, чтобы такие уклоны вправо вредили обычно карьере ответственных в них лиц. Все это, казалось бы, налагало на министерство обязанность более строго разбираться в кандидатах на места губернаторов и вице-губернаторов, что, однако, далеко не всегда соблюдалось. Если я могу указать назначения губернаторами, несомненно, умных и порядочных людей, вроде, например, уже упоминавшихся мною Тверского и Вороновича, то я могу, наоборот, назвать назначение моего другого товарища по классу Алабышева вице-губернатором в Могилев; Костю все любили, но ума в нем не было ни на грош; назначение Андрея Ширинского губернатором в «трудную» Саратовскую губернию вызвало удивление даже среди его близких, тем более, что в Ревеле, где он был вице-губернатором, он проявил изрядную неуживчивость. Впрочем, и в Саратове он долго не удержался.

Надо еще отметить совершенно непонятную терпимость к некоторым лицам. Особенно характерен в этом отношении казус Виктора Лопухина, брата бывшего директора Департамента полиции. Назначен он был в Новгород после недолгого губернаторствования у нас Башилова, неглупого и работящего, но недостаточно тактичного и не поладившего с Голицыным. Лопухин приехал в Новгород изрядно запутавшимся в денежных делах, и следом за ним из мест прежнего его служения стали поступать иски к нему, а то и исполнительные листы; особенно много поступало их из Тулы, где Лопухин был до Новгорода вице-губернатором. Репутация его в этом отношении, словом, очень быстро установилась, и жене Лопухина почти сряду стали отказывать в лавках в кредите. (Кстати, она, несмотря на сильную глухоту, прекрасно слышала по телефону, и поэтому вела по нему бесконечные разговоры, прервать которые было обычно нелегко).

Когда положение Лопухиных в Новгороде стало таким образом затруднительным, он попросил о переводе его в другой город и вновь попал в Тулу, где и стал мстить тем, кто взыскивал с него в Новгороде его долги. В числе их оказался еврей-мебельщик, которого Лопухин постановил выслать в черту оседлости, как фиктивного лишь ремесленника; у еврея оказались, однако, влиятельные заказчики и в числе их товарищ председателя Думы Волконский; дело получило огласку, и закончилось тем, что еврей в Туле остался, а Лопухина перевели в Вологду. Почему он не был совсем уволен, никто не понимал. Во всяком случае, не думаю, чтобы на новом месте его службы его авторитет представителя верховной власти мог быть высок.

Известное понижение морального уровня администраторов наблюдалось и в другом отношении. Если еще в 1906 г. наш Болотов был отставлен от губернаторства за излишнее ухаживание, то никаких прямых скандалов на этой почве у него не было. Через несколько лет один из Екатеринославских губернаторов, Шидловский, был только переведен в какую-то отдаленную губернию за казус, хотя и комичный, но губернатору не подходящий: отправившись ночью на свидание к какой-то местной красавице, он должен был спешно ретироваться, когда ее муж преждевременно вернулся из уезда. Уверяют, что хотя возвращался он в губернаторский дом без штанов, все городовые вытягивались перед ним во фронт. Про то, что после 1910 г. ряд губернаторов совершенно открыто проявил себя сторонниками «Союза Русского Народа», не стоит и говорить.

Наиболее видным сотрудником Столыпина в правительстве был, несомненно, Коковцов. Лично ничего плохого сказать я про него не могу, но душа к нему ни у меня, ни, да я думаю, и вообще ни у кого в Думе не лежала. Он был из мелких новгородских дворян (один из его родственников был в Новгороде губернским предводителем дворянства) и начал делать карьеру, женившись на Оом — дочери секретаря Императрицы Марии Федоровны. Наши боровичские и устюженские гласные рассказывали, что он был женихом соседки по имению, милой, но бедной девушки, баронессы Клодт, классной дамы одного из институтов, но порвал с ней, ибо женитьба на Оом обещала ему бóльшие служебные успехи. Рассказ этот мне кажется вполне правдоподобным, ибо, насколько я знал Коковцова, он был всегда прекрасным, но совершенно бездушным чиновником. Другим его недостатком была его рутинность. Как-то Васильчиков, недолюбливавший Коковцова, рассказал мне, что в одном из заседаний Совета Министров, тот, возражая против какого-то новшества, заявил, что он умеет танцевать только от печки. Легкость, с которой Коковцов говорил, делала его чрезмерно многоречивым и подчас монотонным, хотя обычно слушали его с интересом. Припоминается мне случай, когда, заявив: «Господа, еще два слова», он проговорил еще полчаса. Наряду с этим, однако, он, как и Витте, умел подбирать себе подчиненных, и организовано Министерство финансов было прекрасно. Из этих его помощников на первый план надо выдвинуть Н. Н. Покровского, глубоко порядочного, умного и работящего человека с одним лишь недостатком — чрезмерной скромностью. В Думе на нем лежала защита налоговых законопроектов Министерства, и он проводил ее всегда с успехом. Позднее, когда он был в последние месяцы перед революцией министром иностранных дел, одно его назначение устранило все подозрения, связанные с личностью Штюрмера.