Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Когда Обручев и Буадефр заключили военную конвенцию 1892 г., Франция обязалась выставить против Германии 1 300 000 человек и Россия 700 000–800 000. Срок нашего выступления, однако, установлен не был, и это было понятно, ибо, хотя срок мобилизационной готовности с улучшением путей сообщения сокращался, только с окончанием её было бы возможно начало серьезных военных действий. Однако, положение Франции против Германии, заканчивавшей свою мобилизацию на 13-й день, было весьма опасно, и поэтому французский Генштаб постоянно настаивал на скорейшем нашем выступлении, пока в августе 1912 г. приехавшему в Петербург ген. Дюбайль не удалось подписать с Россией новую военную конвенцию, по которой мы обязывались выступить против Германии на 15-й день. Когда Дюбайль представлялся тогда Государю, то последний сказал ему, что Германию нужно бить в сердце; очевидно, имелась в виду возможность движения на Берлин. По этому новому обязательству, ответственность за которое обычно возлагается на Жилинского и Ю. Данилова, Россия вынуждалась начать наступление против Германии тогда, когда её мобилизация еще не была закончена, ибо только к 21-му её дню можно было ее считать в главных чертах законченной, и только на 24-й она заканчивалась вполне.

Если же согласиться с ген. Головиным, оспаривающим эти цифры, взятые мною у ген. Добровольского, то мобилизация наша и к 29-му дню еще не была в главных чертах вполне закончена. В результате, во всяком случае, необходимо признать, что начали мы наше наступление, далеко не будучи к нему готовы. Приписать это следует тому, что вообще, по-видимому, у руководителей Военного министерства не было вполне точных представлений о том, как должна развиваться война. Я уже упоминал, что в «ГУГШ» считали, что война продлится от 2 до 6 месяцев и, во всяком случае, не более года. Мнение это разделял и Сухомлинов, и этим и следует в значительной степени объяснить его бездеятельность в первые месяцы войны. Другим примером являются заявления рыжего Данилова в Мобилизационном Совете Р. О. Кр. Креста, когда он исчислял длительность боев в 10 дней и среднее число раненых в каждый день в 20 000. Таким образом, число их в каждую серию боев не должно было бы превышать 200 000 — всякий знает теперь, как действительность отошла от этих цифр. Следующим печальным обстоятельством является непоследовательность в работе министерства или, вернее, «ГУГШ». В 1911 г. «черный» Данилов докладывал нам о необходимости отвода в центр России 2-х корпусов из Западного края, что мотивировалось тогда тем, что здесь можно легче и быстрее их мобилизовать, а в 1914 г. по новой большой программе предполагалось сформировать 2 новых корпуса — один в Киевском, а другой в Варшавском округах. В 1911 г. тот же Данилов предложил упразднение ряда крепостей вдоль Вислы, а в 1914–1915 г.г. он же, как генерал-квартирмейстер Ставки, проводил оборону не только Ивангорода, но и Новогеоргиевска, уже за 4 года до этого им же признававшегося не отвечающим современным требованиям техники, оставляя в нем на гибель гарнизон в 60 000 человек.

План мобилизации был у нас прекрасен, однако, за ряд лет ничего не было сделано для её ускорения, если не считать постройки на специально ссуженные французами деньги линии Бологое-Полоцк. Уже перед самой войной начали производить изыскания новой линии Рязань-Барановичи, но даже и их не успели закончить, не говоря уже о начале её постройки.

Не был поднят и вопрос о мобилизации в случае войны промышленности, хотя о работе Германии в этом направлении было известно. Не было предусмотрено и оставление не мобилизованных рабочих в предприятиях, работающих на оборону, и уже во время войны, когда значительная часть их была перебита, стали оставшихся возвращать на заводы. А между тем, вопрос об использовании промышленности был тем более важен, что и в мирное время она не справлялась у нас с предъявляемыми к ней требованиями. ‹…› В сущности, эта слабость нашей промышленности и явилась, пожалуй, главнейшей причиной наших неудач 1915 г.

Как я говорил, в 1908 г. была принята первая наша большая военная программа, ко времени Великой войны только заканчивавшаяся исполнением. Между тем, Германия в 1911–1913 гг. провела два закона, коими армия её увеличивалась на 190 000 человек. Франция ответила на это возвращением к 3-летнему сроку службы, но необходимых денежных средств для перевооружения армии французское Военное министерство не получило до самой войны. Лишь небольшой заказ гаубиц, повторявших наш их образчик, был Францией дан летом 1913 г. и он не был готов в начале войны. В 1913 г. начали разрабатывать новую программу и у нас, но работа эта затянулась и только в марте 1914 г. соответствующий законопроект дошел до Думы. Не буду повторять здесь сказанного мною в моих общих записках по поводу прохождения этого законопроекта — совещание в кабинете председателя Думы, подготовка доклада тремя докладчиками — Савичем, Энгельгардтом и мною, рассмотрение его в Комиссии и в Общем собрании заняли три с половиной месяца. Гос. Совет не задержал его, и около 1-го июля он стал законом. В нем было предусмотрено все, что считалось тогда необходимым для армии, но, увы, осуществление его начиналось только осенью 1914 г. и должно было закончиться осенью 1917 г. Немецкая же программа заканчивалась осуществлением весной 1915 г. — понятно, что немцы не стали ожидать момента, когда с осуществлением нашей программы ведение войны для них стало бы если не невозможным, то значительно более трудным.

Заканчивая на этом мое изложение и сводя его, могу сказать, что личный состав армии у нас, кроме самого высшего, был, в общем, прекрасным, но не было обеспечено его пополнение.

Прекрасно было и снаряжение армии, но запасы его были недостаточны, и пополнение его было не предусмотрено. Недостаточными были, правда, запасы его и во Франции, и в Германии, но там с первого же днях войны начались работы по изготовлению в громадном количестве всего необходимого армии, у нас же первые месяцы были потеряны.

Когда 15/28 июля 1914 г. после трехдневной экскурсии на автомобиле по глуши Новгородской и Тверской губерний, где газет я в эти дни не видел, я приехал в имение одного из моих приятелей и услышал от него про ультиматум Австрии Сербии и про то, что в Петербурге положение признается серьезным, возможность войны казалась нам всем совершенно исключенной. И этот день, и два следующие протекли совершенно спокойно, и ничто, даже тон газет, не предвещало столь близкого начала грозных событий; только вечером 17-го ко мне, уже у меня в имении, прибежали с телеграфной станции сообщить о получении телеграммы о мобилизации. Выехав сразу в Петербург, в нашем уездном городе Старой Руссе на вокзале я увидел уже первые признаки войны — некоторых знакомых штатских, отправляющихся в места их призыва, и вообще, массу народа, стремящегося проехать в последнюю минуту перед прекращением нормального движения. Поезд, с которым я ехал, был последним, отходившим по расписанию мирного времени, а через час после его отхода, с 12 часов ночи, вступало в действие мобилизационное расписание. Кстати сказать, и во время мобилизации, да и в первое время после ее окончания для невоенных железнодорожные сообщения были очень затруднены значительным сокращением пассажирского движения.