Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Если, однако, с постоянным офицерским составом дело обстояло благополучно, то иначе было с офицерами запаса и особенно ополчения. Офицеров запаса у нас было сравнительно немного, если не считать слабо подготовленных прапорщиков и, кроме того, среди них было много людей морально неважных. Обычно, если офицер попадался в чем-либо некрасивом, суд часто давал ему возможность уйти в запас по прошению; все такие удаленные, призванные теперь на войну и надевшие вновь военный мундир, несомненно, не способствовали его блеску. Яркий пример этому я видел еще в Японскую войну. Еще перед нею из Вильманстрандского полка был удален заведующий хлебопекарней за злоупотребления с мукой; призванный вновь в полк в Японскую войну, он был легко ранен и попал затем в делопроизводители к воинскому начальнику. Место небольшое, но дававшее ему во время Великой войны возможность наживаться, особенно когда и вновь назначенный воинский начальник оказался взяточником.

Во всяком случае, однако, у офицеров запаса большею частью была некоторая военная подготовка, чего совсем нельзя сказать про офицеров ополчения. Предназначенные по закону для тыловой работы — охраны складов, железных дорог и т. п. — они сплошь да рядом с самого начала приняли участие в военных операциях, для которых его офицеры совсем не годились. Старшие из них, когда-то служившие в строю, не годились обычно для войны по годам, младшие же, никогда военными не бывшие, были обычно до войны гражданскими чиновниками. Припомнилось мне, как в 1898 г. я подписывал, будучи предводителем дворянства, ведомость о лицах из состава Уездного Съезда, могущих занять в ополчении офицерские должности. Ими оказался я сам — ни одного дня в строю не бывший — и секретарь Съезда, человек лет 45, подагрик и тоже не военный. К 1914-му году положение не изменилось, и я видел во время войны офицеров ополчения столь же мало подготовленных к войне, как и я сам.

В 1905–1906 гг. только единицы из офицеров действительной службы приняли участие в революционном движении. Едва ли больше революционно настроенных офицеров было в ней и перед 1914 годом. Однако, в Военном министерстве, вероятно под влиянием жандармского ведомства, возникла мысль о необходимости бороться с революционным офицерством. С этой целью Сухомлинов взял подполковника-жандарма Мясоедова, который должен был организовать внутреннее наблюдение за офицерством, иначе говоря, шпионаж офицеров друг за другом. Та к как все высшее военное начальство, начиная с командующих войсками, было против этого, то функции Мясоедова скрывались, и только в закрытом заседании Комиссии Гос. Обороны Сухомлинов сообщил нам об этом, вынужденный определить роль, которую Мясоедов играл при нем.

Сводя все сказанное об офицерском составе нашей армии перед войной, нужно признать, что он, исключая высший генералитет, был подготовлен прекрасно, но смены убывающим не было.

Переходя к вопросу о солдатах, отмечу, что и их положение было улучшено еще до Думы: им стало отпускаться белье — и носильное, и постельное, мыло, чай. Большое внимание было обращено на лучшую их подготовку. Большим дефектом явился, однако, большой в них некомплект. Когда весной 1908 г. в Бюджетной Комиссии Думы обсуждалась первая большая военная программа, Шингарев указал на необходимость остаться при том же контингенте новобранцев, отнюдь не увеличивая его. В тот момент это требование можно было объяснить, ибо только что перед тем контингент был значительно увеличен в связи с Японской войной. Шингарев указывал, вместе с тем, на необходимость, главным образом, улучшения технического оборудования армии. Редигер, отвечая ему, согласился с сохранением того же контингента, указав лишь позднее на срочную необходимость увеличения числа сверхсрочнослужащих; идеалом его он поставил двух сверхсрочнослужащих на роту. Срока, на который должен был быть сохранен все тот же контингент, указано не было, но военное ведомство держалось его до весны 1914 г. Между тем, потребность армии росла, вводились новые технические средства (авиация, беспроволочный телеграф, броневые автомобили, телефоны и т. д.), организовывались в связи с этим новые части и команды, для которых требовалось все новые и новые люди. Единственным источником для них была пехота, кадры которой в виду этого все слабели и слабели. В результате в частях центральных округов роты к весне таяли до 45–50 человек, т. е. становились чрезмерно слабыми, что и сказалось на войне, когда, например, войска Московского округа оказались наименее стойкими.

Перехожу к снабжению нашей армии. В виде общего правила можно отметить, что мы в течение последних 50 лет всегда, хотя и не на много, но отставали во введении усовершенствованного вооружения. В Крымскую войну у нас были гладкоствольные ружья, а у союзников нарезные, в Турецкую у нас были ружья однозарядные (и большей частью совсем устаревшие, системы Крнка), а у турок магазинки. В Японскую войну у нас вначале не было пулеметов, не вся артиллерия была скорострельной и была только шрапнель. Ко времени Великой войны у нас, в общем, было все, но расчеты того количества этого всего, которое окажется необходимым, оказались совершенно неверными. Были они построены на предположении, что война окажется молниеносной, или что, в крайнем случае, продлится она не более 6 месяцев. С первых же дней войны необходимые шаги к усилению военного производства предприняты не были, и уже через три месяца после ее начала стал выясняться весь предстоящий нам ужас.

Пройдем по отдельным видам снабжения.

Ружейных патронов было достаточно, жалоб на их недостаток не слышалось, но винтовок было мало. В 1910 г. было закончено изготовление всего необходимого по планам количества скорострельных винтовок, и оказался даже некоторый их излишек, предназначенный для ополчения. Кроме того, имелось 810 000 старых Берданок, предназначенных для вооружения ополчения. Однако во время Балканской войны часть запаса винтовок была уступлена сербам и болгарам и до Великой войны восстановлена не была. Кроме того, запас Берданок был признан чрезмерно большим и часть его, около 400 000 была переделана в охотничьи ружья или обращена в лом. Отмечу попутно, что Берданки стреляли дымным порохом, что сразу указывало на положение наших ополченцев, а, кроме того, сильно смазанные салом патроны их давали быстрое нагревание ружья, что делало необходимым перерыв в стрельбе. По окончании перевооружения армии наши оружейные заводы оказались без работы и, как говорили в Думе, часть мастерских этих заводов была переделана на производство сельскохозяйственных машин. Прямого указания на это ни лично у меня, ни в книге ген. Маниковского нет, но косвенно эти сведения подтверждаются тем, что когда потребовалось усиленное изготовление винтовок на заводах, то не оказалось на них ни рабочих, ни станков.