Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Ранним утром мы отправились в Валдайский Иверский монастырь, где когда-то был настоятелем будущий патриарх Никон. Дорога в него шла сосновым бором, какого я нигде больше не видал. Когда мы, однако, попросили показать нам монастырь, то монах сказал нам, что это будет возможно только, если мы закажем молебен. Та к как мы спешили, то должны были от этого отказаться. Потом, в Рамушеве, о. Иосиф объяснил, что вероятно в монастыре нас приняли за «туристов», что, по его мнению, было равносильно экспроприаторам. Кстати, отмечу, что употребление иностранных слов у нас вообще бывало подчас довольно неудачным. Припоминается, что как-то наш Рамушевский учитель в ответ на шутку моей жены спросил ее, как понять ее слова, как «комплимент или эпитет», понимая под последним что-то нехорошее.

Из монастыря мы направились в имение Завалишиных, хозяин которого только что приехал из Петербурга с известием о предъявлении Австрией ультиматума Сербии; добавил он, что положение в Петербурге считается очень серьезным. Раньше я не говорил про убийство Франца-Фердинанда и его жены Принципом, и сейчас скажу только, что когда оно случилось, едва ли кто ожидал в России, что оно приведет к мировой войне.

После обеда мы выехали обратно в Рамушево через Демянск, самый глухой из наших уездных городков, какой я когда-либо видел, захватив с собой двух мальчиков Завалишиных, друзей нашей старшей девочки. На следующий день газеты подтвердили, что положение, действительно, очень серьезно, и когда 16-го под вечер к нам прибежал наш начальник почтового отделения с вестью, что только что прошла телеграмма о мобилизации — это меня не удивило, и через полчаса я уже ехал в Руссу, где попал на последний пассажирский поезд. С полуночи начиналось движение по военному графику, но уже со мной мало кто ехал — мобилизация, видимо, захватила всех врасплох, и мало кто уже выяснил себе, что надо делать, а большинство даже еще и не знало о ней.

Военным никогда я не был, но был и на Японской и на Великой войне, работал в гражданском управлении Северо-Западной белой армии и, главное, всегда интересовался военным делом, и в течение 10 почти лет работал в Комиссии по военным и морским делам 3-й и 4-й Государственных Дум и был в ней докладчиком по ряду законопроектов, преимущественно касающихся Главного управления Генштаба и Главного Военно-Санитарного управления, а в 4-й Думе и по контингенту новобранцев. Таким образом, я был хорошо знаком с работой по восстановлению нашей армии после Японской войны, ибо, если роль Гос. Думы по закону ограничивалась ассигнованием средств на военные нужды, то фактически это обусловливалось доставлением Думе самых подробных сведений по затрагивавшимся вопросам.

В течение более чем 70 лет наша внешняя политика была основана на «традиционной дружбе» с Пруссией. Начавшись при Александре I, она оставалась неизменной до 1870 г., когда создание мощной Германии вместо ряда второстепенных и часто враждующих между собой государств изменило положение, и Германия стала опасной для России. Поэтому, когда в 1875 г. Бисмарк хотел окончательно добить Францию, Россия выступила против этого и новая война была предупреждена. Однако, через три года, в дни Берлинского конгресса, Бисмарк посчитался за это с Горчаковым. Несмотря на все его заявления, что он был только честным маклером и что он не мог быть более русским, чем сами русские, несомненно, что его нейтралитету Россия обязана была своей дипломатической неудачей, сведшей почти на нет успехи войны. После этого, естественно, стало значительное охлаждение отношений между Россией и Германией. Шаги к ликвидации прежних отношений были сделаны, однако, не с русской стороны — уже в начале 80-х годов Германия заключила оборонительный тройственный союз с Австрией и Италией, направленный с одной стороны против Франции, а с другой — против России.

Однако старый союз с Россией тогда расторгнут не был, и возобновлялся каждые два года, пока был жив старый император Вильгельм I и у власти оставался Бисмарк. Только после смерти первого из них и устранения второго, уже при Вильгельме II, в 1888 г., Германия предупредила Россию, что союзный договор в 1890 г. возобновлен не будет. В мемуарах Ламздорфа мы видим, какую растерянность, даже подавленность вызвало в Петербурге это заявление Германии. К этому как раз периоду относится известный тост Александра III за приехавшего в Россию князя Николая Черногорского, как за единственного друга России. Вполне естественно, что изолированная Россия стала искать себе других союзников и что взгляд её обратился в сторону столь же изолированной Франции. Произошли посещения французской эскадры Кронштадта и русской Тулона, произошло казавшееся невозможным — самодержец Александр III, стоя слушал Марсельезу, и сближение двух стран столь быстро шло вперед, что уже в 1892 г. приехавший в Петербург начальник французского Генштаба ген. Буадефр подписал с начальником нашего Главного Штаба ген. Обручевым военную конвенцию, впоследствии дополненную формальным Союзом, к которому до известной степени примкнула перед войной Англия. Этим союзом было установлено равновесие в Европе, благодаря которому в течение более, чем 20 лет, в ней поддерживался мир.

Только в 1904–1905 гг. война наша с Японией — неожиданная, ненужная и неудачная — нарушила установившееся в Европе положение; результатом её явилась дезорганизация нашей армии и исчерпание всех запасов, но, вместе с тем, она указала нам наши дефекты. Россия вышла из этой войны сильно ослабленной, престиж её сильно упал, что и сказалось в 1908 г., когда Австрия присоединила к себе Боснию-Герцеговину. Был момент, когда нам предстояло или примириться с этим фактом или начать войну. В Царском Селе состоялось под председательствованием Государя заседание Совета Министров, где единогласно было признано, что Россия воевать не может. Работа по восстановлению нашей военной мощи началась сряду по окончании войны, еще в 1906 г. Под руководством военного министра ген. Редигера была выработана программа этого восстановления, которая и была внесена в 3-ю Гос. Думу.

Каково-же было положение нашей армии в те годы и что было этой первой программой сделано?

Единое раньше наше Военное министерство было по примеру Германии еще во время Японской войны или сряду после неё разделено на два независимых органа — Министерство и Генеральный штаб, объединенные Советом Гос. Обороны, во главе которого стоял вел. князь Николай Николаевич. Однако, оттого ли, что дело это было у нас новым или было проведено неладно, но тех результатов, которые ожидались на первых порах, не получилось; наоборот, каждый тянул в свою сторону, получался разнобой и медленность в работе, несмотря на то, что во главе обоих ведомств стояли люди выдающиеся — Редигер и Палицын. Кроме этого умаления роли военного министра, и в самом своем ведомстве он оказался далеко не полновластным, ибо в ряде подчиненных ему главных управлений главами оказались великие князья.