Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Ввиду всего этого, когда в 1905 г. в ряду других реформ была намечена и Сенатская, то назначенная для ее обсуждения комиссия под председательством Сабурова остановилась, главным образом, на двух вопросах: упрощении делопроизводства и поднятии достоинства сенаторов. Сенаторы должны были избираться самим Сенатом и назначаться Государем из числа указанных Сенатом кандидатов. Докладывать дела должны были сами сенаторы, и им предоставлялась несменяемость. Таким образом, Сенат выходил из подчинения Министерству юстиции, что, вполне естественно, не могло улыбаться Щегловитову, не спешившему с внесением Сабуровского проекта в Думу, а когда ему пришлось все-таки это сделать, то несколько его видоизменившему. Главное видоизменение заключалось в том, что министру юстиции предоставлялось наряду с кандидатами в сенаторы, указанными Сенатом, представлять и своих. Ясно было, что при словесном своем докладе министр всегда может выдвинуть вперед своего кандидата, и таким образом, если не вполне свести на нет Сенатские представления, то очень ослабить их значение. С другой стороны, однако, не менее ясно было, что, особенно при Николае II, царь не ограничится одним сенатским представлением, а примет во внимание и другие, неофициально указанные ему имена. Думская комиссия, а за нею и сама Дума приняли, однако, эти изменения, имея в виду, что полный разрыв с его правительственной редакцией лишил бы законопроект его едва ли не единственного защитника — министра — в Гос. Совете. Помнили мы и то, что Щегловитов, безусловно, не дорожил этим законопроектом и не плакал бы, если бы он был прямо провален Советом. По существу с нами — центром — были согласны и левые, но, чтобы сохранить лицо, настаивали в Общем Собрании на возвращении к Сабуровскому проекту.

Уже после Нового Года был внесен в Думу законопроект о печати, которому придавалось большое значение и который был передан в особую комиссию. Председателем её был избран я, для чего мне пришлось оставить председательствование в Городской комиссии, о чем я не жалел, ибо в последней в это время ничего серьезного не было. Докладчиком был избран Дм. Капнист (кстати, отмечу, что он был сыном известного в свое время попечителя Московского Учебного Округа, имя которого в известном тогда юмористическом студенческом стихотворении рифмовалось со словом «анархист», который якобы был арестован и оказался самим попечителем). В комиссию вошел и Милюков, стоявший во главе известной тогда кадетской «Речи» и горячо оспаривавший ряд статей законопроекта. Наша печать, в общем, была определенно оппозиционна правительству и обе стороны изощрялись в измышлении всё новых способов с одной стороны ущемить печать, а с другой — обойти правительственные прижимки. Отмечу здесь, что в то время русская периодическая печать не имела еще того характера, который особенно ярко наблюдался тогда во Франции, а сейчас в Соединенных Штатах. Влияние капитала на печать путем сдачи объявлений не сказывалось в ней, а из газет определенно капиталистический характер современного американского типа имело одно Сытинское «Русское Слово», правда, в те годы наиболее распространенная в России газета. Наряду с этим, однако, «Речь», тоже много читавшаяся, была, безусловно, независима от каких-либо денежных влияний. Предварительной цензуры не было для газет, но зато они могли подвергаться аресту и суду за признававшиеся опасными статьи. Первым вопросом в комиссии явился, поэтому пункт о предварительной цензуре. В виде общего правила было принято, что она не допускается, но сохраняется в отдельных случаях, которые и вызвали горячие прения. Припоминаю, что в числе их были заграничные издания. Надо думать, что среди них наибольшее внимание Гл. Управления по делам печати привлекали социалистические издания, но в виде образчика того, что печатается за границей, нам были предъявлены не они, а различные задержанные издания порнографического характера, иные артистически исполненные. Одно из них — ряд выпусков, в которых воспроизводились картины известных художников, — поразило меня тем, сколь многочисленны были среди них, отдававшие свои досуги порнографии.

Большое внимание комиссии привлекли, однако, не эти второстепенные, в общем, исключения, а статьи карательного характера. Споры возникли по статьям Уголовного Уложения, надо признать довольно общего характера и дававшим посему судам возможность налагать наказания в случаях подчас весьма спорного характера, и едва ли не большие еще по вопросу о применении к преступлениям печати правил о совокупности наказаний. По действовавшему тогда уголовному законодательству совершение нового проступка приостанавливало исполнение предшествующего приговора до рассмотрения судом этого нового дела. Таким образом, осужденный редактор, чтобы избежать отсидки, мог всегда пропустить новые уголовно-наказуемые статьи и, таким образом, бесконечно избегать тюрьмы, имея притом в виду, что наказание по совокупности было не выше наиболее строгого из отдельных назначенных судом. В отступление от этого правила предлагалось правительством, чтобы вперед эти постановления о совокупности к делам о преступлениях печати не прилагались. Не помню сейчас всех деталей законопроекта и наших постановлений по нему; к летнему перерыву доклад комиссии был уже роздан, но война помешала его рассмотрению.

При обсуждении бюджета, кажется на 1914 г., я выступил по смете Пограничной Стражи. Перед тем бывший командир Заамурского Округа Охранной стражи генерал Мартынов приехал ко мне с рядом документов о злоупотреблениях в этом округе. Мартынов, человек, несомненно, способный (он был раньше профессором Академии Генштаба) он был также, безусловно, и рекламистом. В Японскую войну, командуя Зарайским полком, он получил Георгиевский крест, но потом не раз оспаривалась правильность этого награждения. Не знаю, на чем он рассорился с Министерством финансов, но ушел он с поста начальника округа не добровольно, что я тоже знал. Однако, документы, привезенные им, были столь красноречивы, что я решил выступить с ними в Думе. В Заамурском Округе был хозяйственный комитет под председательством генерала Сивицкого (б. командира Вильманстрандского полка) и в документах устанавливались закупки им муки и фуража, столь недоброкачественных, что люди болели и лошади дохли. Округ находился, однако, на особом положении: так как он оперировал на иностранной территории, то соблюдалась фикция, что он подчинен только правлению Восточно-Китайской ж.д. и расходы его подлежали, поэтому, проверке только её собственного контроля.

Я не хочу подвергать сомнению порядочность генерала Хорвата, управлявшего этой железной дорогой, но у меня создалось впечатление, что дела его линии велись по-домашнему, придерживаясь правила не выносить сора из избы. Возможно, что Мартынов и провинился, главным образом тем, что нарушил это правило. Во всяком случае, я предложил Думе пожелание, чтобы денежные операции Заамурского Округа были подчинены проверке Гос. Контроля. Мне казалось это во всяком случае меньшим нарушением китайского суверенитета, чем то, что в части округа назначались наши призывные и что фактически он был подчинен начальству Пограничной Стражи в Петербурге. Мне возражал товарищ министра финансов Вебер, но Дума, тем не менее, приняла мое пожелание.