Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

После Японской войны ни одна из наших крепостей не могла считаться современной. Около 1912 г. были ассигнованы средства на постройку крепости Петра Великого в Ревеле и укрепленной позиции Нарген-Поркалауд. Еще раньше они были даны на усиление Кронштадта и, в частности, на постройку фортов Ино и Красная Горка. Перед этим Гучков, тогда еще председатель Комиссии Гос. Обороны, был приглашен к командующему войсками Петербургского Военного Округа вел. князю Николаю Николаевичу, объяснившему положение: впечатление было, что в тот момент немцы могли взять Петербург чуть ли не голыми руками. Единственной крепостью, отвечавшей более или менее современным требованиям, был Владивосток, подновленный во время Японской войны, но и в нем были недоделки, требовавшие ассигнования нескольких десятков миллионов.

В общем, приведение крепостей во вполне современный вид должно было стоить около двух миллиардов, но так как их нельзя было надеяться получить, то Военное министерство выделило на первоочередные работы приблизительно 200 миллионов, о которых «черный» Данилов и сделал думской комиссии прекрасный доклад. Намечалось модернизирование Ковно и Оссовца и постройка новой крепости в Гродно; на юге проектировались какие-то укрепления — не то в Дубно, не то в Ровно. Зато намечалось упразднение Варшавской цитадели и крепостей в Ивангороде и Новогеоргиевске. Из всего этого до войны, кажется, ничто осуществлено не было.

В 1913 г. через Берлинский Рейхстаг был проведен второй закон об усилении немецкой армии. Вместе с первым, принятым еще в 1911 г., она увеличивалась на 170 000 человек, причем усиливалось и ее вооружение. Уже после 1911 г. в нашем Генштабе началась разработка проекта о соответствующем усилении нашей армии, а в 1913 г. было решено внести в Думу немедля соответствующий законопроект. Выработан он был под руководством генерала Беляева, заведовавшего отделом по образованию войск. Мне пришлось познакомиться с ним еще в 1908 г., когда я искал квартиру, а он передавал свою, потом я несколько раз разговаривал с ним в Генштабе, где мне приходилось бывать у него за справками по разным мелким законопроектам, но никакого воспоминания, кроме как о его большой внешней вежливости, у меня не осталось. Знал я, что его сослуживцы называют его «Мертвой Головой», ибо он действительно напоминал ее, и слышал, что у него составилась репутация исключительно добросовестного работника.

Законопроект этот был готов в начале 1914 г., и 1-го марта, незадолго до внесения его в Думу, было созвано в кабинете председателя Думы Особое совещание для предварительного ознакомления с ним Думы. Кроме 50–60 членов Думы участвовали в нем Сазонов, Барк, Сухомлинов и Жилинский, как начальник Генштаба, по поручению которого Беляев обрисовал военное положение и общие черты законопроекта. После этого Барк заявил, что с финансовой точки зрения законопроект вполне выполним. Не помню, когда говорил Сазонов, кажется, до Жилинского, но после его, в общем, оптимистического заключения Милюков задал ему вопрос, не следует ли опасаться превентивной войны со стороны Германии, на что Сазонов ответил, что он хорошо знает руководителей немецкой и австрийской политики Бетман-Гольвега и Бергольца и глубоко убежден, что пока они останутся у власти, войны не будет. Как известно, когда началась война, всего через 6 месяцев, именно оба они были у власти. Какой-то вопрос задал я Жилинскому, но вообще объяснения министров дали довольно полную картину политического положения и, насколько помнится, других вопросов не было.

Вскоре после этого заседания я встретил за обедом у общих знакомых нашего военного агента в Берне Дм. Гурко и разговорился с ним о возможностях войны. Он знал о большой программе и категорически заявил мне, что она осуществлена не будет. «Германия будет готова к войне весной 1915 г., а наша программа только начнет осуществляться осенью 1914 г. с тем, чтобы быть законченной осенью 1917 г. Вы увидите, что немцы начнут войну не позже весны 1915 г.». Слова Гурко произвели на меня впечатление, но, сознаюсь, что уверенность Сазонова пересилила, тем более, что при обсуждении сметы Министерства иностранных дел, 10-го мая, Сазонов заявил, что мы вступили в более спокойную пору, и нет недавней напряженности. Такая уверенность, очевидно, производила впечатление на всех, а на массы, несомненно, произвело и заявление, сделанное Сухомлиновым в конце марта сотруднику «Биржевых Ведомостей» о том, что армия вполне готова. О существовании новой большой программы ведь даже в Думе тогда не все еще знали.

По этой программе было назначено три докладчика: Савич, Энгельгардт и я — мне была поручена санитарная часть, Энгельгардту, если не ошибаюсь, пункты, касающиеся Гл. Управления Генштаба, а вся суть программы разбиралась Савичем. Законопроект представлял порядочную тетрадь, которая в начале каждого заседания комиссии раздавалась всем членам комиссии, кажется, под расписку, а в конце его у них отбиралась. Трем докладчикам эта тетрадь была дана за несколько дней до 1-го заседания комиссии, и я припоминаю, как я боялся, чтобы ее у меня не украли, и наказывал жене, чтобы она не выходила из дому, когда меня нет дома. Сделав свой доклад, я эту тетрадь с облегчением вернул военным.

В первом заседании комиссии Беляев говорил 3 ½ часа, излагая законопроект, поразив всех своей памятью. Всего кредиты испрашивались на, кажется, 127 мероприятий: наиболее крупными были два новых корпуса на западном фронте, одна дивизия в Сибири, какие-то кавалерийские части и усиление штатного состава всех частей. В конце законопроекта шли различные мелочи. Нам было указано, что штатный состав армии оставался неизменным после японской войны, после того, что Редигер обещал в Думской комиссии не увеличивать этого состава. Между тем, пришлось за эти годы образовать пулеметные команды, команды связи и конных разведчиков, авиационные части и т. п., а люди для них брались из рот, число рядов в которых постоянно уменьшалось и кроме корпусов, расположенных в пограничном поясе и содержавшихся почти что в боевом составе, дошли до половины всего полагавшегося. Осенью перед прибытием новобранцев в ротах оставалось подчас всего 25–28 рядов. Не было людей для сформирования тяжелых дивизионов, орудия для которых уже были почти все готовы. ‹…›

Еще во время обсуждения большой программы в комиссии мне пришлось докладывать в Думе законопроект о контингенте новобранцев. В связи с ней контингент значительно увеличился, против чего восстали прогрессисты. Возражения их были тем более странны, что при обсуждении программы в комиссии они принципиально против нее не возражали и признавали необходимость усиления армии. Отложить обсуждение контингента на после было невозможно, ибо по закону, если он не был утвержден до 1-го мая (эти прения происходили 24-го апреля), то оставался в силе контингент предшествующего года. Тем не менее, эти доводы их не убедили, и они голосовали против какого бы то ни было увеличения числа новобранцев. При обсуждении программы они вновь подняли вопрос об исключении из нее сформирования кавалерийских частей, и, кажется, часть их голосовала против всего законопроекта вообще. Впрочем, когда 10-го июня он был принят, то против него оказалось всего 40 голосов. Законопроекту этому придавалось тогда столь большое значение, что после его принятия Государь прислал Родзянке благодарность Думе за проявленный ею патриотизм. Через 10 дней после этого, 20-го июня, Дума разошлась до осени, и я помню, что общее настроение было веселым, ибо никто не ожидал, что всего через месяц Россия окажется в войне.