Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Националисты мало переменились, и главари их остались те же. Отмечу из них двух киевлян: инженера Демченко, способного подрядчика западного типа и журналиста Савенко, бойкого, но несерьезного. Дерюгин, которого они провели в председатели финансовой комиссии, оказался совершенно бесцветным. С самого начала от них отделилась группа, человек около 20, под главенством П. Крупенского (в 4-й Думе оказался и другой Крупенский, Николай, двоюродный брат Павла, более способный, но и более скромный и посему менее известный). Кроме Крупенского, в этой группе оказался и Вл. Львов. К ней примкнул и офицер Генштаба Энгельгардт, бывший управляющий Крестьянским Банком Мусин-Пушкин, недурной оратор и очень порядочный человек. Скоро он, впрочем, ушел товарищем министра земледелия. Влево от октябристов среди прогрессистов оказалась красочная фигура Караулова, Терского сотника, всегда ходившего в военной форме. Несомненно, человек сумбурный, он подкупал, однако, своей непосредственностью и говорил недурно. После Февральской революции он был избран Терским атаманом и был вскоре убит возвращающимися с Турецкого фронта солдатами. Среди этой фракции Маниловых оказался и московский земец Ржевский, в самый разгар революции рассуждавший по-детски шаблонно.

Среди кадетов, главари которых все вернулись в 4-ю Думу, упомяну вновь избранного Пепеляева, в Думе незаметного, но ставшего позднее главой правительства у Колчака, способного приват-доцента Гронского, милого и порядочного Демидова и князя Мансырева. Этот депутат от города Риги нападал все время на балтийских немцев и особенно на их баронов, что коробило других кадетов. Впоследствии, во время гражданской войны о нем отзывались крайне отрицательно.

Любопытным типом был не то у кадетов, не то у прогрессистов калужский депутат граф Орлов-Давыдов, абсолютный кретин. Избрание его объясняли исключительно тем, что он давал кадетам значительные суммы на их партийные нужды. Глупость этого человека была написана на его лице, и когда вскоре в Петербургском Окружном Суде рассматривалось дело о выдаче его женой, актрисой Пуаре, чужого ребенка за его, чтобы обеспечить себе после его смерти пользование громадным состоянием мужа — дело, в котором глупость Орлова проявилась в полном объеме, она в Думе никого не удивила.

Среди трудовиков проявился молодой адвокат Керенский, до войны мало чем отличавшийся и считавшийся неврастеником. Наконец, социалисты определенно разделились и в Думе на две их фракции. Из меньшевиков вернулся Чхеидзе, а вместо Гегечкори Кавказ прислал Чхенкели, гораздо менее способного, что не помешало ему, как и Гегечкори, оказаться министром Грузинской республики.

Меньшевиков оказалось 8, а большевиков — 9; во главе их стоял Бадаев, который, главным образом, и выступал от имени фракции, особенно после разоблачения Малиновского. Отказ этого от звания члена Гос. Думы явился для большинства, и в том числе и для меня, полным сюрпризом, и только уже после него узнали мы, что Малиновскому предложил уйти Родзянко, под угрозой сообщения Думе переданных ему Джунковским материалов, доказывающих, что Малиновский был агентом полиции. Утверждали, что черновики его речей одобрялись до их произнесения департаментом полиции, наивно считавшим тогда большевиков менее опасными для старого режима, чем, например, таких умеренных либералов, как кадеты. Кроме Бадаева отмечу еще Покровского и Шагова. Припоминается мне еще, что как-то я встретил выходящими из кабинета Родзянко нескольких большевиков и, войдя к нему, застал его смеющимся: они просили его заступничества, чтобы полиция не высылала Стеклова-Нахамкеса, который писал им большинство их речей.

В заключение отмечу еще поляков — Дымшу, профессора-юриста, дельного, но скучного, и ксендза Мациевича, несомненно талантливого оратора.

4-я Дума, несмотря на то, что партийный ее состав мало отличался от 3-й и что правое ее крыло даже немного усилилось за счет октябристов, оказалось настроенной более лево, чем ее предшественница. На это повлияло поправение правительства, особенно после смерти Столыпина; сказалась и глупая тенденция ряда губернаторов устранять нежелательных им кандидатов в Думу; особенно много говорили тогда про Н. Маклакова, но, конечно, он не был исключением. Полевение это сказалось уже в первые месяцы, но усилилось к концу 2-й сессии. Его мало кто тогда замечал, но я припоминаю разговор в это время главарей нашей фракции, в котором я поднял, как ее председательствующий, вопрос о том, что за две сессии Думы ничего положительного не сделали, занимаясь больше прениями по запросам правых и особенно левых, и что нам, как руководящей партии Думы надлежит, в собственных же интересах ее престижа, взять, на себя инициативу более интенсивной работы. Все со мной были согласны, но вскоре началась война и с нею дальнейшее полевение и Думы и страны, закончившееся революцией. Характерно, что в 4-ю Думу было избрано 64 правых; уже в 1-ю сессию из них ушли четверо, а осенью 1916 г. их оставалось всего 40, причем ушли из нее почти все крестьяне и священники.

Первым актом Думы была проверка полномочий ее членов. В отделе, в который я попал, оказались выборы по г. Одессе, на которые поступила жалоба, утверждавшая, что при производстве их были допущены прямые подлоги. Жалоба эта была передана в меленькую комиссию под моим председательством, которая затребовала подлинное выборное производство. При проверке его сперва все шло гладко, и я уже думал, что жалоба ни на чем не основана, когда, взявшись за проверку бюллетеней по последнему избирательному участку, я действительно натолкнулся на злоупотребления; не помню, в чем они точно заключались, но со мной согласились и комиссия, а за нею и отдел, что выборы подлежат отмене. Приглашенный нами дать объяснения Одесский правый избранник, местный викарий епископ Анатолий, незаметный, но, по-видимому, хороший человек, ничего сказать не мог, и лично на меня произвел жалкое впечатление. Выборы его были затем Думой признаны неправильными, но двух третей, необходимых для их кассации, не было достигнуто, и Анатолий остался в Думе.

Еще до этого был выбран Думой её президиум. Председателем был переизбран Родзянко и товарищами его Волконский и Урусов, о котором я уже упоминал и который явился кандидатом левого сектора. Указание его, только что вступившего в Думу и ничем вообще неизвестного, вызвало известное недоумение; злые языки утверждали, что это была вообще кадетская тактика выдвигать вперед носителей или титулов (до Урусова двух братьев-близнецов Долгоруких, товарищей председателей 1-й и 2-й Дум) или старых дворянских имен, как-то Муромцева и Головина, председателей 1-й и 2-й Дум, хотя кроме Муромцева все они были ничтожествами. Урусов им не был, но не был и крупным человеком, и отказ его от звания члена Думы уже через несколько месяцев прошел незаметным. Заменил его другой прогрессист, крупный фабрикант-текстильщик Коновалов, человек культурный и милый, но тоже не крупный. Как председательствующие в Думе — оба они, и Урусов и Коновалов, значительно уступали Волконскому. Добавлю кстати, что при избрании Родзянко правые предложили записками в председатели Балашова, после чего левые отказались голосовать за Волконского в товарищи председателя, после чего он сперва снял свою кандидатуру.