Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

Встретились мы с ним хорошо; я знал, что с ним работать мне будет нелегко, ибо у моих предшественников установились с ним отношения очень холодные. При всей его дельности, у Данилова в эту войну появилось довольно рано заигрывание с так называемой «общественностью», и в результате этого приближение непосредственно к себе учреждений Городского, и особенно Земского Союза, с ослаблением связи их с Красным Крестом. Понятно, что на этой почве настояния моих предшественников, добивавшихся соблюдения и закона, и соглашений Главного Управления Красного Креста с Союзами — особенно с Земским, встречали со стороны Данилова постоянное противодействие.

Когда я был назначен главноуполномоченным, то, проезжая через Москву, заехал к председателям обоих Союзов: Городского — М. В. Челнокову и Земского, кн. Г. Е. Львову. Первый прямо сказал мне, что их Союз признает свою полную подчиненность Красному Кресту на фронте и что соответственные указания даны их фронтовым комитетам. И действительно, председатель комитета Городского Союза на Западном фронте Н. Н. Щепкин всегда подчеркивал свою готовность работать совместно с Красным Крестом. Должен сказать, что со стороны Красного Креста, как при мне, так и при других главноуполномоченных, никаких поползновений разыгрывать начальство в отношении Союзов не было, и что посему со стороны Щепкина это было просто проявлением корректности. Со стороны Львова я с места услышал жалобы, главным образом, на моего предшественника Волкова и надежды, что со мной дела пойдут иначе. Пришлось ему ответить, что в 9-й армии я с земскими отрядами всегда ладил хорошо, но что для того, чтобы такие же отношения установились и на Сев. — Западном фронте, нужно, чтобы доброе желание этого было проявлено и со стороны главы союза там, Вырубова. К сожалению, при постоянной внешней любезности со стороны последнего, как будет потом видно, никакого желания установить действительно нормальные отношения не было, особенно благодаря поддержке его Даниловым. Обо всем этом мне пока не пришлось, однако, возбуждать вопроса, ибо на очереди стоял вопрос о том, где нам удастся остановиться.

Отступление шло, как мне показалось, довольно случайно, и планомерности в нем не было видно. При этом оно внесло уже значительное расстройство во все сообщения. Хаос был и на железных дорогах, и на телеграфе. На телеграфные запросы, посылаемые мною особоуполномоченным 5-й и 12-й армий, находившихся в районе Двинска и Риги, ответы часто получались через неделю. Ни управление Данилова, ни он сам хорошо не знали, что там происходит; не мог я точно знать от него, куда направлять отводимые в тыл госпитали. Было ясно только одно, что разместить в районе фронта всех их не удастся и что часть их нужно отвести в тыловой район, но сколько, откуда и куда, пока мне Данилов ничего сказать не мог. Ясно было только одно, что отступление будет еще продолжаться.

В эти же дни возобновил я знакомство с ближайшими сотрудниками Данилова — его помощником генералом и профессором Филатьевым, молчаливым и угрюмым человеком, говорят, хорошим работником, позднее бывшим помощником военного министра, и ген. Дерновым — начальником военных сообщений. Как я уже говорил выше, очень милый человек, он уже в начале войны совершенно потерял память и должен был решительно все записывать. Вскоре, в виду этого, ему пришлось оставить свою должность, в такое напряженное время требовавшую более живого, энергичного человека. С интендантом фронта генералом Немовым у нас были дела, ибо многое мы получали из интендантских складов. Пожаловаться на Немова мне ни разу не приходилось. Казалось бы, более всего Красному Кресту надлежало иметь дело с начальником Санитарной части, теперь В. Б. Гюббенетом. Человек, знакомый с войной еще по осаде Порт-Артура, где он пробыл все ее время, не лишенный административных способностей, он недурно справлялся с своими обязанностями. Однако, отношения его и к Красному Кресту, и к Союзам не было свободно от чувства некоторой зависти, и это делало наши отношения несколько лишенными сердечности. По «Положению о Полевом Управлении армией в военное время» главноуполномоченный Красного Креста был подчинен непосредственно Главному Начальнику Снабжений, в виду чего с Гюббенетом работа наша шла параллельно, с чем он помириться не мог и что, в сущности, было ненормальным.

Побывал я также у В. В. Вырубова. Член Пензенской Губернской Земской Управы и близкий родственник кн. Г. Е. Львова, он с начала войны пошел в Земский Союз руководителем его на Западном фронте. Не знаю до сих пор, каковы его политические убеждения — вернее всего, что он был просто карьеристом. Уже в Минске у меня были достаточные основания считать, что Вырубов давал несомненно преувеличенные и приукрашенные сведения о работе подчиненных ему учреждений. У генерала Деникина в его мемуарах я нашел указания на политическую странную роль Вырубова, тогда товарища министра внутренних дел Временного Правительства во время переговоров Корнилова с Керенским в августе 1917 г. Наконец, уже в Париже, в беженстве, ему пришлось уйти из Комитета здешнего Земгора; кроме того, в разговорах с ним, даже после обеда, за вином, у меня всегда было ощущение какой-то фальши с его стороны, которое заставляло быть с ним всегда настороже.

В Минске же застал я также Управление Главноуполномоченного организаций вел. княгини Марии Павловны; должность этого главноуполномоченного занимал К. П. Гревс. У организации этой на фронте был недурной госпиталь в Минске, руководимый известным хирургом доктором Кожиным, и большой передовой отряд на фронте, работавший, большей частью, в районе 4-й армии; кажется, на Юго-Западном фронте у них был еще один отряд. Жили в этом отряде более широко — устраивали они и торжественные фестивали по случаю официальных празднеств, и маленькие интимные приемы. И на тех, и других рекой лилось шампанское, частью вывезенное ими самими из Варшавы, частью получаемое ими от заведующего передвижением войск полковника Савченко-Маценко, очень милого и способного человека, но изрядного пьяницы.

При объявлении войны во всех пограничных таможнях осталось лежать большое количество шампанского, принадлежащего заграничным фирмам и ими пошлинами еще не очищенного. Все оно при отходе было взято в распоряжение военных властей. Несколько вагонов досталось по распоряжению Данилова и Красному Кресту, но у нас оно было на строгом учете, у Гревса же, благо его запасы пополнялись без счета от Савченко-Маценко, расходование шампанского происходило без счета. Благодаря этому друзей у Гревса было немало, тем более, что человек он был общительный, не лишенный талантов. Между прочим, он обладал даром слова и умением писать. Денежная сторона организации, однако, обстояла, по-видимому, далеко не блестяще. Например, Данилов мне рассказывал, что ему пришлось потребовать удаления помощника Гревса камергера Кавелина, бравшего с Варшавских обывателей, часто евреев, крупные куши, по 3000–5000 р. за принятие их в санитары в их отряды. Позднее Гревс рассорился с Кожиным, и по жалобе последнего была произведена ревизия М. И. Старицким. Вскоре после нее Гревс из главноуполномоченных ушел, а когда еще скоро после этого в Минск приехала сама вел. кн. Мария Павловна-старшая, то она, без всякого с моей стороны повода, стала ругать Гревса, причем рассказала мне, что передовой отряд их организации был снаряжен на пожертвования Киевского миллионера Гальперина, на средства которого и далее содержался. При этом Гальперин, назначенный помощником начальника отряда и избавившийся благодаря этому от призыва в войска, заплатил будто бы 100 000 р., из коих, однако, в организацию поступило только 20 000 р.