Олаф Брок - Диктатура пролетариата

Многое можно услышать и увидеть в современной России. Тем большую пищу это дает для размышлений. В частности, опыт России учит пересматривать те ценности, которые на родине мы склонны воспринимать как вечные и неизменные.

Итак, что же следует предпочесть: строгий, последовательный в своем консерватизме и, по нашим понятиям, близкий к реакционному режим Александра III или режим сегодняшний, который я попытался очертить в прошлых заметках? Ответ на этот вопрос уже дали вольнолюбивые скандинавы: даже малая толика свободы лучше, чем ее полное отсутствие.

Все-таки я не уверен, что с этим утверждением безоговорочно согласятся мои русские друзья, даже те из них, кто еще более ревностно борется за свои права, коммунисты в Норвегии. Большинству народа, вероятно, легче со временем примириться с правительством, объединяющим страну сильной волей, какой бы строгой, а порой и жестокой она ни была, – чем с таким режимом, при котором увеличение свобод подрывается неожиданным (и оттого более страшным) вмешательством произвола, причем исходящим не от почитаемого испокон веков самодержца, а от многочисленных царедворцев. А ведь именно эта, последняя, система обрела господство в России.

С уверенностью можно утверждать одно: современная система правления, с ее умеренным абсолютизмом, смесью либерализма и на его фоне кажущегося еще более возмутительным полицейского надзора, контрастом свободы и цензуры, более, чем любой прошлый режим, сплотил если не все, то большинство умов страны вокруг единой цели – получения Конституции. Во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у меня вскоре по приезде в Россию.

Желание получить Конституцию, к которому более или менее склоняются все свободомыслящие русские, кажется в высшей степени логичным. Но, если представить, что цель достижима, как же подойти к реализации такого начинания?

Разумеется, в либерально настроенных кругах далеко не все серьезно задумывались о воплощении замысла. Они рассматривают в качестве образца западные конституции, законы которых осуществляются выборным органом – народным собранием. Похожие собрания, церковные и светские соборы, существовали и в древней Руси, и их ростки продолжают жить в форме органов местного губернского самоуправления – земств. Таким образом, многие уверены, что и в России удастся создать некое подобие конституций Запада.

Другие мыслят глубже и яснее. Пока невозможно представить себе русский парламент. Российская Империя состоит не только из сельскохозяйственных и промышленных регионов центра и севера европейской части страны. Бесконечное число народов, с разным уровнем культурного развития, с порой полярными мировоззрениями и запросами, составляют пестрый ковер карты государства. Парламент, в котором были бы представлены интересы всех национальных, местных и культурных сообществ, уподобился бы диковинному этнографическому музею или современной театрализации библейской притчи о Вавилонской башне.

Кроме того, – образованный русский продолжает делиться своими размышлениями, – скажите честно: так ли уж велик этот европейский парламентаризм? Перед нашими глазами стоит образ коррупционера. Многие из нас даже молят Творца уберечь нас от такой напасти; в условиях политической отсталости это было бы хуже того, что мы имеем сейчас – вспомните, как мало нравственности в правительственной сфере, даже среди высших чинов.

Но нельзя ли перенять Конституцию отдельно от парламента, рейхстага или другого подобного правительственного органа? Ведь можно было бы на первом этапе воплощения идеи ограничиться более скромными целями.

Не буду отрицать, что, когда мне впервые задали этот вопрос, мне стало стыдно за собственную недальновидность. В оправдание скажу, что я не юрист и не политик. И, привыкнув к определенным шаблонным представлениям, уместным в контексте обсуждения подобных тем на родине, начинаешь невольно подходить ко всем с одной меркой. Но в России, как я уже сказал, учишься переосмыслять ценности.

Обратимся к Конституции милой сердцу Норвегии. Разве можно сказать, что залогом ее действенности является исключительно народное собрание, призванное думать и печься об общем благе, – собрание, состоящее из 111 депутатов, многие из которых, должно быть, счастливы считаться самыми что ни на есть среднестатистическими норвежцами.

Вероятно, 5–6 человек с выдающимися государственными способностями справились бы с задачей не хуже.

Или, быть может, судьба нашей политики состоит в том, что раз в несколько лет мы погружаем наш бюллетень в беспросветную бездну, темный хаос намерений и желаний – просто для того, чтобы выбрать большинство, которого, возможно, мы не хотели и которое будет порой использовать свою власть для совершения действий и назначения лиц, которые претят нашему правосознанию, оскорбляют в нас самое святое – наши нравственные понятия? Достойный самодержец, в таком случае, скорее примирил бы меня с моим гражданским существованием.

В действительности, достижения нашей Конституции и участь нашей политики можно было бы назвать незавидными, если бы не надежда на движение вперед. Такой результат мог бы показаться более чем жалким, если вспомнить, что он должен по своей сути представлять собой плод политической борьбы, трудов и эволюции человеческой мысли за сотни лет!

Истинные заслуги нашей Конституции становятся видны именно в сравнении с современным политическим режимом России, с его смесью либеральных идей и реформ с самыми возмутительными проявлениями абсолютизма.

На родине в сознании каждого строго разграничены права государства, или, если угодно, правительства, и права личности.

Каждый знает, что без суда и следствия никто не может посягнуть на мою свободу, мой домашний очаг и мое положение в обществе. Тяжелые времена, болезнь и нужда могут привести мое жилище в запустение, но никакой полицейский или министр, ни даже сам король или Стортинг не вправе послать в мой дом жандармов, увести меня или близких, заставить нас исчезнуть на годы или навсегда, даже не предъявив нам конкретных обвинений.

А что же Россия? Именно этих простых благ Конституции жаждет все сознательное население страны. Для них парламент – это просто условный символ цивилизованного, защищенного законом общества. Но пока они ставят более скромные задачи, считая, что в России еще не наступила пора для полноценного воплощения их стремлений.

Россия пока не дошла до принятия Кодекса Habeas Corpus [91] Законодательный акт, составная часть конституции, определяющий правила ареста и привлечения к суду обвиняемого. . В стране есть свод уголовных законов, суды, постоянные судьи и – еще одно благословение Запада – суд присяжных. Однако наряду с судопроизводством существует бесчеловечная, варварская практика административных предписаний, которые дают полиции право на самое грубое и неограниченное посягательство на свободы личности, на основании малейшего подозрения или доноса.