Олаф Брок - Диктатура пролетариата

И юный император немедленно принял сторону министра, имевшего над ним неподобающе большую власть. Прямо за этим последовал императорский указ почетному президенту Академии великому князю Константину официально и во всеуслышание аннулировать результат голосования – о чем тут же оповестили все печатные органы. Великий князь, снискавший народную любовь, проявил слабость и исполнил указ, не желая рисковать своей должностью и даже не представив естественных в такой ситуации возражений. И уже на следующий день академики, состоявшие в выборном совете, с изумлением читали новость о том, что «Академия признает недействительными результаты внутреннего голосования» – при этом никто не удосужился оповестить их, откуда взялось это якобы сделанное ими самими заявление!

Этот небольшой эпизод прекрасно иллюстрирует последние действия российского правительства. Однако не стоит думать, что только мирные ученые становятся жертвами подобных поступков правительства, императора и министерского штаба. В действительности можно видеть непрекращающиеся свидетельства тому, как закон ломается под напором царского указа или департаментского заключения, а законное судопроизводство перечеркивается административным предписанием. В ряде сфер нет постоянства закона – все находится во власти личной прихоти, выливаясь в анархию. Влияние различных органов власти не имеет строго очерченных границ.

Аморфность закона наиболее остро ощущается современным европейцем, воспитанным на конституционных правах. Конечно, нельзя преувеличивать масштабы несправедливости. В большинстве случаев русский подданный, не имеющий отношения к политике, может спокойно существовать при таком режиме. Исторически так сложилось, что в большинстве случаев соприкосновения личности и государства, их взаимодействие регулируется устоями и традициями, не обязательно закрепленными в кодексе законов.

Тем не менее нельзя отрицать, что в последнее время анархия ощущается как никогда остро. Теперь она обрела больший размах среди правительственных кругов – в министерском штабе. В лагере министров и их ближайшем правящем окружении наблюдаются приверженцы полярно разных воззрений: среди них есть как умеренные либералы, так и сторонники реформ – и наряду с ними строгие консерваторы, исповедующие взгляды, возможно, уместные при Людовике XIV или XV, но никак не сообразующиеся с современным мировоззрением и поэтому вызывающие жесточайшее неприятие и протесты.

Как же можно истолковать такую неоднородность внутри правительства? Здесь невозможно обойтись без отсылок к личности того, кто в результате естественного хода истории стал центральной фигурой страны. Это русский царь.

Можно допустить (хотя в наше время это почти невероятно), что правитель имеет лишь абстрактное представление о жизни империи с населением в 130 миллионов – условиях и развитии страны, желаниях и запросах жителей, а также особенностях каждого из многочисленных ее провинциальных уголков. Но мы вправе ожидать, что монарх будет самостоятельно и в соответствии с личным политическим видением назначать глав министерств, то есть правительственных лиц, и что их взгляды в совокупности будут отражать определенную целенаправленную программу. Так, за последние десятилетия в России было либеральное правительство при Александре II и консервативное – при Александре III. И несмотря на то, что политические таланты последнего императора были далеки от идеала, у него хватило воли, чтобы последовательно вести министров по единому курсу.

Теперь же мы наблюдаем обратное: действия и решения, предпринимаемые по инициативе правящего монарха, демонстрируют отсутствие стержня и непоследовательность, можно даже сказать, что в поступках не видна личность царя. Представляется образ императора, который хочет добра и, скорее всего, совершает правильные действия под руководством добрых правительственных сил, но его поступки становятся менее великодушными и менее достойными русского царя, как только власть приобретают менее благотворные политические силы. Возникает впечатление, что царя, словно марионетку, дергают за ниточки, заставляя двигаться то так, то этак. То, что на сегодняшний момент его действия имеют определенное направление, в духе политики Александра III, вызвано не личной инициативой монарха, а инертностью и следованием завещанию отца.

Выводы, сделанные посторонним, конечно, могут быть ошибочными, поэтому я повторю, что они лишь основываются на слухах и разговорах, свидетелем которых я стал в Петербурге.

Но я могу тут же добавить, что такой взгляд на события свойствен большинству людей в самой России. Не проходит и дня, чтобы я не услышал что-то подобное – в более или менее иносказательной форме – от самих русских.

В этом заключатся яркое отличие от того периода, когда я в последний раз был в России – еще при жизни Александра III. Уже тогда, особенно в Москве, о политике отзывались гораздо свободнее, чем, по нашим представлениям, принято в России. Но один пункт обходили стороной: личность императора. Молчание можно было истолковать по-разному, но трактовки ограничивались домыслами. Теперь говорят обо всем, несмотря на цензуру сипягинского правительства. И личность царя не исключение.

Большинство людей, лично беседовавших с Николаем II, относятся к нему с определенной симпатией. По их словам, он очень приятный и обаятельный собеседник. Но даже те, кто был удостоен мимолетной аудиенции, отмечают отсутствие в нем желания узнать подробнее о событиях, которые должны были бы заинтересовать его. Это равнодушие стремятся извинить недостатками образования императора – проходящего в пустых парадах и смотрах. Такое образование все еще не изжито в ряде милитаристских держав.

Более детальные сведения можно услышать от приближенных царя. Он не производит впечатления многосторонне одаренного человека, скорее наоборот. Наряду с беспрекословным следованием советам тех, кто однажды вошел в его доверие (или доверие его отца), в некоторых менее важных вопросах он может проявить беспрецедентное упрямство.

Суммируя вышесказанное, нетрудно догадаться, что русские в большинстве своем не видят в Николае II сильного самодержца. Прошедший слух, что царь якобы собирается отречься от престола, не может являться ничем иным, как одним из таких домыслов, в которых нетрудно углядеть отражение теплящейся в народе надежды.

Нельзя отрицать, что в данный исторический момент Россия нуждается в твердой и ясной монаршей воле, которую молодой царь пока, к сожалению, не сумел проявить.