Борис Соколов - Рейх. История германской империи

Германская империя обогатила мир многими техническими достижениями. В 1876 году кельнский служащий Николаус Август Отто изобрел первый двигатель внутреннего сгорания, а в 1886 году инженеры Готлиб Даймлер и Карл Бенц создали первый автомобиль. Большой прогресс наблюдался также в судостроении и авиации. А в 1897 году немец Рудольф Дизель изобрел самый эффективный из двигателей внутреннего сгорания, названный его именем. Карл Фердинанд Браун стал одним из изобретателей радио наряду с Гульельмо Маркони и Александром Поповым, за что и был удостоен Нобелевской премии. Во всем мире были известны имена немецких физиков Генриха Рудольфа Герца, Вильгельма Конрада Рентгена. Фердинанд фон Цеппелин изобрел самые большие в мире дирижабли, а Гуго Юнкере в 1915 году создал первый цельнометаллический самолет. Не случайно из первых 25 лауреатов Нобелевской премии по физике в 1901–1921 годах 8 были выходцами из Германии, в том числе творец теории относительности Альберт Эйнштейн. За тот же период из 19 нобелевских лауреатов по химии немцев оказалось 9, а по физиологии и медицине – 4 из 17. Эти цифры говорят сами за себя. Научный и промышленный прогресс в Германской империи шли нога в ногу.

Также и система управления в Германии считалась едва ли не образцовой для Европы. Германская империя – что при кайзерах, что в период Веймарской республики, что при Гитлере – держалась на вышколенной бюрократии, работавшей не за страх, а за совесть на благо великого германского государства. Адмирал Тирпиц свидетельствовал в мемуарах: «Шварцкопф указал мне на выгодность приобретения его акций, которые в результате получения заказов флота должны были утроить свою стоимость. Я, разумеется, не стал покупать акций и уволил бы всякого чиновника, который поступил бы иначе…

Фридрих Карл Крупп (1787–1826) – основатель фирмы Friedrich Krupp AG Hoesch-Krupp – крупнейший промышленный концерн в истории Германии, официально созданный в 1860 году.

Когда я был статс-секретарем, мне приходилось частично покрывать расходы на представительство из собственных средств. Само собой разумеется, что наше чиновничество работало ради чести. При минимуме затрат государство получало от нас максимум творческого труда. Поэтому государственное управление в старой Пруссии-Германии было таким дешевым и бескорыстным, как нигде на свете. Растрата государственных средств и создание массы синекур, для замещения которых требуются не столько деловые способности, сколько определенные политические убеждения, заставляют опасаться, что новое государство (Веймарская республика. – Б. С.) не может сравниться со старым. Старое прусское государство, управлявшееся посредственностями в период величайшей опасности, стало слабым и неустойчивым; но германский народ погибнет лишь тогда, когда исчезнет бескорыстие прежнего государственного аппарата. Продажный немец еще хуже продажного итальянца или француза, которые по крайней мере никогда не продают свою родину.

Немец не может позволить себе отказаться от честности, являющейся щитом нашего старого чиновничества, ибо он лишен других государственных способностей, которые компенсируют склонность к коррупции почти у всех других народов. Уже в предыдущем поколении в высших кругах германского общества можно было наблюдать пагубное влияние проникшего в него материализма; оно проявлялось в исчезновении сильных характеров и ослаблении того идеалистического плюса, в котором германский народ всегда будет нуждаться для самосохранения. Ибо только самоотверженность и гордая преданность государству могут компенсировать такие минусы, как неудачное географическое положение, плохие границы, недостаток земли, враждебные соседи, церковный раскол, незрелость и неопределенность национального чувства».

Думаю, что относительное бескорыстие прусских и других германских чиновников в эпоху Второй империи по сравнению с их коллегами в период Веймарской республики объясняется довольно просто. После потрясений революционного 1848 года жизнь в Пруссии и других германских государствах отличалась стабильностью на протяжении шести с половиной десятилетий – вплоть до Первой мировой войны. Это побуждало чиновников полагаться на поддержку со стороны государства в обмен на лояльное исполнение своих обязанностей и не рисковать потерей места. Немалую роль играл для чиновников и феодальный кодекс чести, унаследованный еще со времен «просвещенного абсолютизма». Напротив, все короткое существование Веймарской республики было отмечено почти непрерывной политической и экономической нестабильностью. Чиновники, не зная, что с ними будет завтра, стремились любой ценой обеспечить себя и свои семьи «на черный день», и в результате коррупция достигла невиданных доселе размеров. К этому надо добавить, что прежние монархические символы лояльности были уничтожены революцией, и для многих стимулом к службе государству остался один только голый материальный интерес.

Что же касается утверждений Тирпица насчет невыгодности географического положения, границ, нехватки земли и враждебности соседей, то такого рода сентенции свойственны апологетам любых империй. Земли империи никогда не хватает, будь то более скромная по площади Германская империя, или Британская империя, над территорией которой никогда не заходило солнце, или занимавшая одну шестую часть суши Российская империя, или Римская и Османская империи, контролировавшие почти все Средиземноморье. Пока у империй были силы, они стремились к завоеваниям, к захвату новых территорий. И границы всегда, по мнению политиков-империалистов, всегда оказываются невыгодны, уязвимы и потому требуют спрямления за счет территориальных приращений «в целях безопасности». И из соседей очень легко сделать своих заклятых врагов. Ведь, если подойти к делу объективно, разве можно было по совести сказать, что Германская империя в начале XX века была окружена сплошь заклятыми врагами? Только Франция была действительно непримиримым противником из-за аннексии Эльзаса и Лотарингии. Россия в первые годы существования Германской империи была почти что союзником, но и в дальнейшем не стала безусловным и непримиримым противником Берлина. Территориальные противоречия и соперничество за влияние на Балканах у Петербурга существовали лишь с германской союзницей Австро-Венгрией, еще одним германским соседом, но и здесь вооруженный конфликт отнюдь не был предрешен. С Англией у Германии не было сухопутных границ, и ни одно столкновение интересов в колониях не обещало немедленной войны. Только угроза, что германский флот в скором времени поставит под сомнение британское доминирование на море, и успешная конкуренция германских товаров с британскими толкнули Англию в ряды антигерманской коалиции. Если бы Германия несколько умерила свои аппетиты, с Лондоном можно было бы договориться. Но кайзер и многие германские политики, не говоря уж о военных, полагались на бронированный кулак и мечтали о гегемонии в Европе. И агрессивная политика Берлина сделала Первую мировую войну неизбежной.