Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Помимо спартанских и афинских элементов в рассказе о Демарате, Геродот добавил к нему еще и третий аспект, свой собственный — панэллинизм. Эта идеология коренится в общегреческих религиозных практиках и прочих общих культурных обычаях, не в последнюю очередь в общем языке, и насчитывает многие годы, даже века. В значительной мере благодаря Греко-персидским войнам она приобрела этноцентрический, почти «расистский» оттенок. Греческие ценности были противопоставлены негреческим, особенно персидским, всецело в пользу первых. Геродот никоим образом не был просто «панэллинистом», а тем более упрощенческим «панэллинистом»: он был способен проявлять и даже защищать исключительную терпимость в отношении чуждых, не греческих обычаев, практик и верований (см. приложение 3). Но он не сомневался в том, что победа греков (на самом деле, некоторых греков) в Греко-персидских войнах была исключительным благом. Фактически он отклонился от своих правил, подчеркнув, что это была общая греческая победа, прежде всего спартанцев и афинян. Это объясняет использование им спартанца, пусть даже сомнительного патриота, для выражения некоторых собственных наиболее дорогих ему панэллинистических сантиментов и убеждений. Эта крайняя утонченность и богатство речи делает Геродота особенно ценным литератором, но сложным и прямолинейным для толкования историком.

От обладал также исключительным мастерством обращения со временем, и в основном с причинностью [127]. Он начинает основное повествование с года, который мы называем 540-м до Р.Х. — отчасти потому, что завоевание Киром Персидским царя Лидии Креза повлекло за собой покорение Персией греческих городов и стало первым эпизодом его глобальной темы греко-персидских отношений. Но это был также самый отдаленный момент времени, куда Геродот, использовавший свой устный метод получения информации, мог надеяться вернуться с помощью надежного свидетельства очевидца. Год 545-й — это приблизительно два поколения до рождения Геродота или три до периода его зрелости. По уверениям антропологов, три поколения — максимальный промежуток времени, через который живая устная традиция может сохраниться в форме, близкой к изначальной, что касается ее основного фактического содержания.

Геродот излагает то же самое иным образом, таким, который мог иметь особый смысл для его слушателей. Он говорит, что Поликрат Самосский (3.122) был «первым из так называемого поколения людей», которые могли стать повелителями моря. Геродот знал о морской империи, которой в давние времена якобы управлял легендарный царь Крита Минос (создатель лабиринта в Кноссе). Однако для него Минос принадлежал к мифологическим доисторическим временам, далеко за пределами правила «трех поколений» [128].

Обращение Геродота с причинностью не всегда было безупречным. Например, его объяснение разрыва между Поликратом и египетским фараоном Амасисом (Яхмосом) в 525 году, похоже, ставит телегу впереди лошади. Не Амасис, как утверждает Геродот, разорвал союз с Поликратом на тех подозрительно греческих морально-теологических основаниях, что Поликрат показался ему слишком состоятельным, а, напротив, Поликрат, увидев, что Египет вот-вот станет следующей мишенью экспансии персидской империи под предводительством сына Кира Камбиза [А1] [129]. Однако в целом его изложение греко-персидских отношений с 545 по 479 год вызывают уважение, и связь между разными ключевыми стадиями или моментами (545, 525, 499, 490, 484) объясняется им приемлемо и правдоподобно.

Тем не менее, с полностью светской точки зрения, господствующей в современной историографии, Геродота можно отвергнуть как слишком погрязшего в теологии. По его собственному признанию, он верит в «руку бога» (или богов, или божественного) как достаточное объяснение феномена человеческой истории. Он утверждал, что в принципе следует доверять предсказаниям оракулов как истинным, если они подлинные, а не «куплены» и не подверглись иного рода манипуляциям со стороны бесчестных людей. При наличии разных способов объяснения исключительных происшествий в человеческой жизни — вроде странного самоубийства царя Спарты Клеомена I — Геродот всегда автоматически склонялся к теологическому, а не к человеческому или светскому объяснению.

Этот аспект личной психологии был решающим для его весьма неординарной терпимости к глубоко чуждым религиозным верованиям и практикам различных негреческих народов (см. Приложение 3). Он также явно влияет на общую подачу и окраску его повествования. Например, он регулярно изображает спартанцев как в высшей степени религиозный народ, готовый как коллективно, так и индивидуально к действиям, явно противным рациональному здравому смыслу. Например, действительно ли именно их чувство религиозного долга помешало им вовремя выступить из Спарты в 490 году, чтобы сражаться плечом к плечу с афинянами и платеянами в Марафонской битве? Или же он слишком легко поддался на религиозную риторику спартанцев? Если же он действительно был прав относительно религиозности спартанцев — прав лишь частично, поскольку сам был человеком сильной религиозной мотивации, — тогда это может стать важным ключом, объясняющим ряд эпизодов, которые по нормальным греческим меркам были слишком благочестивым толкованием гражданских обязательств.

Тот факт, что в целом Геродот был вполне надежным и блестящим историком греко-персидских отношений, не исключает, к сожалению, возможности того, что он может быть повинен в серьезных изъянах, касающихся подробностей излагаемых событий [130]. Отчасти это объясняется внутренне ущербной природой доступных ему источников, но частично также и тем, как он использовал их. Тем не менее Геродот остается тем, что он есть: мы либо пишем историю Фермопил с ним, либо не пишем ее вообще.

Симонид-панегирист из Кеоса, другой современник событий и источник информации о процессах вокруг Фермопил, обладал феноменальной фотографической памятью. Рассказывают, что он первым систематизировал искусство памяти, сформулировав правила для того, чтобы заранее сформировать ее и в совершенстве применить на практике. На одном из его панегирических выступлений в Фессалии в честь ведущего аристократического семейства Краннона землетрясение уничтожило всех празднующих слушателей. Говорят, что его самого спасло божественное вмешательство — своевременный вызов из банкетного зала спартанцами Диоскурами, Кастором и Поллуксом, братьями-близнецами Елены [131]. Позже он смог оказать помощь безутешным родственникам в опознании изуродованных тел, вспомнив, где кто сидел.

Работа по найму, которую выполнял Симонид, влекла за собой некоторое бесчестие, не в последнюю очередь, со стороны конкурентов, так как он был якобы первым панегиристом, писавшим за твердый гонорар. Однако младший соперник Симонида Пиндар наверняка «заработал» не меньше него за свою очень долгую карьеру [132]. А племяннику Симонида Бакхилиду, вероятно, вообще было безразлично, называлось ли то, что он получал за свои панегирики «платой» или «подарком», пока и поскольку он получал достаточно приличное вознаграждение. (Геродот якобы тоже получил хорошее вознаграждение от афинян за восхваление их решающей роли в победе в Греко-персидских войнах. Но это было добровольное вознаграждение, а не гонорар, который он стремился получить.)