Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Сама Людмила Павловна, врач, участник войны, умерла в 1987 г. Сообщаемые ею сведения уточняет и дополняет её сын, ныне здравствующий Анатолий Алексеевич Донов.

П. А. Исаев имел шесть человек детей: дочерей Веру, Марию, Елизавету, Любовь и сыновей Фёдора и Алексея (последний умер в возрасте около десяти лет). Все дети в отличие от отца получили образование и окончили гимназию (Вера Павловна – с золотой медалью). Все дочери были религиозны (в их отце эта черта как будто отсутствует) и «отличались большой серьёзностью». А младшая, Елизавета – ушла в монастырь. (Среди потомков Достоевских такие примеры не наблюдаются.) Старшая, Вера Павловна, тоже, кстати, собиралась в обитель, «но какой-то умный священник отсоветовал». Она вышла замуж, когда ей было за тридцать, – за Е. В. Донова, о котором только известно, что он был незаконнорожденным и «обладал большими способностями». У них было четыре сына – Николай, Сергей, Алексей (муж Л. П. Доновой и отец А. А. Донова) и Иван. Сергей и Иван умерли от туберкулёза – в возрасте 30 и 21 года [1114]; Алексея, тоже страдавшего в детстве этой болезнью, спасла школа-санаторий. В 1941 г. он воевал рядовым, затем был «отозван с фронта как специалист в области аэродинамики в “контору” А. Н. Туполева», позже стал профессором и доктором наук, зав. кафедрой в Ленинградской военно-воздушной академии, «участвовал в запуске космических аппаратов на Луну и Венеру». (Достоевский вряд ли мог предположить, что правнук его первой жены и внук непутёвого пасынка достигнет таких научных высот.) Умер он в чине генерал-майора в 1977 г. в возрасте 66 лет. Его старший брат Николай, по профессии бухгалтер (единственный из детей Веры Павловны, не получивший высшего образования), скончался в 1982 г.

Кроме Веры Павловны, остальные сёстры Исаевы не вышли замуж, хотя, по уверению Л. П. Доновой, «все обладали незаурядной красотой». Все они – Елизавета, Любовь, Мария – умерли от туберкулёза. От этой же болезни в 1900 г. скончался их отец – 53-летний Павел Александрович Исаев.

Если вспомнить, что от чахотки умерла Марья Дмитриевна, можно назвать эту наследственную болезнь бичом всей семьи [1115]. В этой связи имеет смысл остановиться на недуге, который свёл в могилу Достоевского.

Помимо эпилепсии автор «Идиота» страдал эмфиземой лёгких. Он знал свой диагноз и понимал меру опасности. Он подозревал, что вскоре умрёт – если не от припадка падучей (к которой за многие годы притерпелся), то от необратимых изменений в лёгких [1116]. Впрочем, это знание не мешало ему до последних дней оставаться заядлым курильщиком. Он сам набивал папиросы и только в последние полгода частично перешёл на сигары – в рассуждении, что они вызывают не столь сильный кашель [1117]. Он умер в результате разрыва лёгочной артерии – как следствия эмфиземы: этот диагноз, означенный в свидетельстве о смерти («от болезни лёгочного кровотечения») [1118], прочно утвердился в биографической традиции.

Но вот что пишет в своём позднейшем письме-воспоминании (законченном буквально за месяц до смерти, в 1918 г.) домашний врач Достоевского Я. Б. фон Бретцель, на чьих руках и скончался его давний пациент. «Вы спрашиваете, чем он был болен. В то время ещё микроб чахотки не был найден, поэтому строгого определения быть не могло, тем более что болезнь протекала хронически; объективное же исследование не оставляло сомнения, что это был туберкулёзный процесс. В обоих лёгких были значительные разрушения (каверны), и разрыв лёгочной артерии в одну из каверн дал столь сильное кровотечение, остановить которое было не в наших силах, и <���которое> вызвало смертельный исход» [1119]. Старый доктор и очевидец не сомневается в характере недуга [1120].

Не сомневается в этом и предпринявший ретроспективное исследование А. И. Лапшин, специалист по туберкулёзным заболеваниям. В своей неопубликованной монографии «Ф. М. Достоевский и его болезни. Опыт патограммы туберкулёза (лёгких) при просвечивании условий быта, труда и душевных переживаний» (1932) он пишет: «Окончательный диагноз можно сформулировать так: туберкулёз лёгких в фиброзно-продуктивной форме течения болезни, хронический бронхит, в небольших размерах эмфизема лёгких» [1121].

Вспомним, что мать Достоевского умерла от чахотки. Из других возможных причин, могущих способствовать возникновению у него туберкулёзного процесса, уместно указать и на болезнь Марьи Дмитриевны. При условии их длительной совместной жизни инфекционное заражение более чем вероятно. Удивительно, правда (если принять версию туберкулёза), что ни Анна Григорьевна, ни кто-либо из детей не подверглись заражению.

Но вернёмся к потомкам П. А. Исаева.

Его старшего сына звали Фёдор Павлович (так в семейной хронике возникают имена литературных героев). Имя своё он получил, как помним, в честь автора «Карамазовых» ещё до появления самого романа. Фёдор Павлович Исаев вместе с семьёй погиб от голода в блокадном Ленинграде в 1942 г. Его сын Сергей окончил Константиновское военное училище и воевал на стороне белых – в армии Юденича. В 1921 г. «по доносу был арестован и расстрелян в Петроградском ЧК (ГПУ)». Судьба другого сына, Льва, не менее трагична – хотя и с противоположным знаком: он сгорел в танке под Москвой.

Эпоха, перепахавшая страну и расколовшая семьи, не пощадила потомков первой жены Достоевского. В них тоже отразились судьбы России.

Есть сведения, что представители другой линии, идущей от Дмитрия Степановича Константа (отца М. Д. Исаевой), после Февральской революции 1917 г. вернулись во Францию. Их участь нам неизвестна.

За несколько недель до смерти Достоевский занёс в свою последнюю записную книжку: «Попробуйте разделиться, попробуйте определить, где кончается ваша личность и начнётся другая?» [1123]

В самой форме этого вопроса уже заключалось некое сомнение. Сомнение в возможности чётко, «арифметически» отъединить индивидуальное человеческое лицо от совокупного человеческого лика.

Меж тем лицо самого Достоевского по мере нашего – во времени – удаления от него бесконечно меняется. Оно туманится, размывается и множится; одни черты его накладываются на другие, не совпадая, не совмещаясь, но глухо и безустанно противоборствуя. Насколько однозначны все его внешние образы – представить Достоевского смеющимся, в отличие, например, от Пушкина, очень трудно, – настолько же неуловимы, текучи и переменчивы все оттенки его сокровенного мира.

На знаменитом портрете Перова взгляд его как бы обращён вовнутрь, в одну неподвижную точку. Можно ли уловить такую «точку» во всех его духовных преображениях?