Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Рекомендуя Достоевским Старую Руссу, Владиславлевы упирали на то, что от приёма здешних соляных ванн их дети значительно поздоровели. Среди поздоровевших, несомненно, присутствовал и четырёхлетний Владимир, старший сын Владислав левых. Когда Достоевский умер, мальчику было чуть меньше тринадцати. Можно сказать почти наверняка, что они знали друг друга.

Владимир Михайлович, явившийся в этот мир через семь лет после падения крепостного права и покинувший его по завершении Сталинградской битвы, фигура весьма колоритная. Внешне он был чрезвычайно похож на отца. И оба они напоминали ещё одного персонажа – «ведущего» бурлака на знаменитой картине Репина. (Как видим, связь Владиславлевых с живописью передвижников – почти мистического свойства.) На этом, впрочем, сходство между отцом и сыном заканчивалось.

По своим политическим взглядам Владимир Михайлович составляет полнейшую противоположность отцу-философу.

Как и его прадед Михаил Андреевич Достоевский, он рано покинул родительский кров: в его случае это несомненный разрыв. Сын законопослушного петербургского ректора, он предпочёл окончить Московский университет – историко-филологическое отделение. При этом успел потереться среди близкой к народовольческим кругам молодёжи, что, к счастью, не привело к печальным для него последствиям. Помимо латыни и древне греческого знавший несколько новых европейских языков, Владимир Михайлович неплохо владел и отечественным. Его письма к другу юности В. И. Срезневскому довольно остроумны и полны стилистического задора, а стихи вполне профессиональны. Особенно гекзаметры, в какой-то (хотя и слабой) степени предвосхищающие мандельштамовскую «Антологию античной глупости»:

На мальчишку, швыряющего каменья

На своё 21-летие он отправил другу Срезневскому стихотворение, которое заканчивается здравым, но весьма неутешительным прогнозом:

В отличие от Пушкина, которого за неосторожное эпистолярное признание в том, что он берёт уроки «чистого афеизма», незамедлительно постигла михайловская ссылка, нынешний юный поэт не рискует ничем. Времена изменились – атеизм не только не наказуем, но в известной степени моден. Не возбраняется также – разумеется, в частном порядке – обсуждать рискованные жизненные перспективы.

Последняя альтернатива была благополучно разрешена в пользу женитьбы. Вера Павловна Гайдебурова, старше жениха тремя годами, происходила из литературной семьи. Ее отец, П. А. Гайдебуров, известный журналист и издатель «Недели», был знаком с Достоевским. Очевидно, он не имел возражений против породнения с классиком. С другой стороны, Владимир Михайлович получил возможность печататься в газете тестя.

Молодые поселяются в Серпухове. Глава семейства собирается серьёзно заняться русской историей и делать академическую карьеру, для чего затевает переговоры с В. О. Ключевским. Он вообще не прочь вступить в переписку со знаменитыми современниками – Л. Н. Толстым, Н. Ф. Фёдоровым, А. М. Горьким – и в конце жизни соблазняет директора Литературного музея В. Д. Бонч-Бруевича своим обширным архивом, в основном состоящим из писем к его отцу – Вл. Соловьёва, Айвазовского, Бестужева-Рюмина и др. Карьера историка, однако, не задалась – и Владимир Михайлович оказывается в Риге, а затем в Малороссии в неромантической должности податного инспектора, правда, имеющего право носить при себе револьвер. Затем – город Горбатов Нижегородской губернии, где после вооружённого столкновения с местными черносотенцами и разоблачения их связей с полицией его увольняют со службы, а в скором времени и ссылают. К счастью, не в Сибирь, а в не столь отдаленный Симбирск, где его привечает Дмитрий Ульянов, брат Ильича .

Знакомство, надо думать, окажется нелишним, когда через несколько десятилетий внучатому племяннику Достоевского назначат персональную пенсию – вовсе не за родство с классиком, как можно было бы ожидать, а за участие в революции 1905 г.

Он возвращается – уже не в захолустный Горбатов, а в изобильный людьми и капиталами Нижний, где и оседает до конца своих – ещё долго длившихся – дней. Отсутствие юридического образования не мешает ему ступить на стезю присяжного поверенного: тяга к публичности и демократический шарм восполняют этот пробел.

Его семейная жизнь не менее колоритна, чем общественное служение.

Первая его жена, В. П. Гайдебурова, умирает от чахотки, не достигнув ещё тридцати и оставив мужу двух сыновей. Роман с Софьей Алексеевной Крыловой, бывшей бестужевкой и матерью четверых детей, зарождается ещё при жизни её супруга, который, разумеется, не приходит от этого в восторг и развода не даёт. Остаётся довольствоваться гражданским браком, который по кончине строптивого мужа плавно перетекает в церковный, принося трёх общих дочерей. Соединившаяся наконец семья насчитывает девять детей (« твои, мои и наши », говаривал Владимир Михайлович). Несмотря на успешную адвокатскую практику, денег не хватает. Внук автора русской версии «Рейнеке-Лиса» (т. е. М. М. Достоевского) подрабатывает переводами, подтверждая теорию о передаче наследственных признаков через поколение.

По старой памяти он не чужд и политики.

В 1917 г. под псевдонимом Авл Геллий он выпускает (за собственный счёт) брошюру «Большевицкое движение»: поиск этого раритета в московских книгохранилищах потребовал от нас некоторого труда. Объём издания невелик – 26 страниц. Текст состоит из четырёх глав и заключения. Судя по тому, что в брошюре обсуждаются первые шаги нового Советского правительства (название одной из глав – «Законодательная деятельность Совета народных комиссаров»), а о разгоне Учредительного собрания автору ничего не известно, сочинение Владиславлева увидело свет, скорее всего, в декабре 1917-го. Это – взгляд современника-очевидца (причём взгляд из провинции ): чуть ли не первый обобщающего характера отклик на последствия Октябрьского переворота.