Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Детей у Марии Васильевны Зеленёвой не было.

В 1958 г. она получила из Москвы письмо от своей троюродной сестры – дочери Татьяны Фёдоровны Достоевской и В. В. Софроницкого – Ирины Владимировны Крюковой. Та писала о смерти матери, о том, что некие «свойственники» даже не сочли нужным явиться на похороны («профессора, берегут своё здоровье»). У неё, как и у Зеленёвой, которая старше её на 13 лет, тоже нет никого – и она, как за соломинку, хватается за эту слабую связь. «Маруся, я хочу Вам сказать, что давайте сблизимся. Вы совершенно одна, и я тоже. Как-то легче делается, когда знаешь, что есть свой человек, даже если он и далеко». Две немолодые и одинокие женщины перекликаются через разделившее их время и пространство – горестно и безнадёжно: «А вообще приезжайте ко мне, оставайтесь у меня жить. Комната у нас большая, работа найдётся».

Мария Васильевна так и не решилась на переезд: она умерла в Риге в 1969 г. Ирина Владимировна ушла из жизни в начале 1970-х. С их смертью оборвались родовые нити, идущие от обоих сыновей М. М. Достоевского – Фёдора Михайловича-младшего и Михаила Михайловича-второго. Таким образом, из четырёх детей старшего брата писателя только по линии Владиславлевых оказалось потомство, достигшее наших дней.

Имеет смысл ещё раз взглянуть на эту ветвь родового древа.

Из 38 потомков Михаила Михайловича Достоевского, родившихся до 1933 г. включительно (напомним, что наши исчисления ограничиваются датой первого издания «Хроники»), по меньшей мере 14 отмечены выраженными музыкальными наклонностями; для некоторых музыка стала призванием и работой. Пять человек занимаются рисованием и живописью; у других наблюдается артистизм и тяга к драматическому искусству. Серьёзные литературные способности, как уже говорилось, можно обнаружить только у одного – Владимира Михайловича Владиславлева, человека вообще довольно разностороннего. Другой высокообразованный гуманитарий – Милий Фёдорович Достоевский. Оба – полиглоты. Технические склонности проявляются только у двоих – Льва Леонтьевича и Нины Владимировны. Зато медицине (вспомним об общем предке-медике М. А. Достоевском) отдаётся явное предпочтение: четыре врача и минимум две медсестры. Среди прочих отметим юристов, педагогов, военных, служащих, учёных (геолог). Два участника Великой Отечественной войны, один из которых – пропавший без вести. Практически все потомки М. М. Достоевского получили среднее и высшее образование. Это вообще сугубо интеллигентская трудовая среда. Члены этого родового сообщества весьма скромны по своему социальному статусу и достатку. Можно указать лишь на два-три случая социальной деградации (алкоголизм). Мужчины за редким исключением умирают до 70 лет; женщин, достигших или переваливших восьмидесятилетний рубеж – семь человек.

Характерно, что род, на протяжении XVII–XIX вв. включавший в себя немало священнослужителей, в XX в. не дал ни одного.

Их не миновали ни мировые катаклизмы, ни семейные драмы; их не обошло одиночество. Они пережили революции и войны. Они были далеки от политики; среди них не сыскать знаменитостей. Это – обыкновенная Россия: именно та, которая порождает необыкновенных людей.

В семье Достоевских были по меньшей мере две насильственных смерти.

Одна – в 1839 г. (если Михаил Андреевич был-таки убит) и вторая – с переменой местами двух последних цифр – в 1893-м. Причем, как и убийство отца, смерть сестры Достоевского, семидесятилетней Варвары Михайловны, первоначально квалифицируется в качестве несчастного случая – хотя и прискорбного, но не имеющего криминального оттенка.

21 января 1893 г. обезображенный пламенем и всё еще тлеющий труп находят в пятикомнатной квартире её собственного московского дома: там Варвара Михайловна в полном одиночестве проживала последние годы. Полиция приходит к заключению – и информация об этом попадает в газеты, – что причиной пожара стала лопнувшая керосиновая лампа: пламя мгновенно охватило несчастную жертву.

В семейной хронике Достоевских отмечен подобный случай. В 1855 г. тетка писателя Екатерина Ставровская, будучи на девятом месяце беременности и находясь в церкви, фактически сгорела заживо: платье на ней вспыхнуло от церковной свечи. Спасти её не смогли. Что ж говорить о Варваре Михайловне – дело происходило без свидетелей. Выяснилось, однако, что это убийство. Карепина была задушена дворником и его подручным: само собой, они польстились на деньги покойной. Труп облили керосином и подожгли. Местным Порфириям Петровичам, видимо, не составило труда обнаружить весьма неискусно сокрытую истину.

Конечно, велик соблазн соотнести происшествие с сюжетом «Преступления и наказания». Тем более что Любовь Фёдоровна настоятельно подчеркивает патологическую скупость сестры своего отца и даже именует её в этой связи «бедной помешанной». Однако эти уверения опровергаются другими свидетельствами. Брат Андрей Михайлович, который по смерти Ф. М. Достоевского как бы принял на себя миссию хранителя фамильной чести, публично выступает в защиту старшей сестры. Он утверждает, что, жестоко стесняя себя буквально во всём, Варвара Михайловна никогда не отказывала в помощи своим близким – в частности, содержала многочисленное семейство дочери. По свидетельству крестницы, «настоящая московская тетушка» любила потчевать родственников и гостей. Она была музыкальна. Всё это никак не тянет на «старуху-процентщицу», хотя образ жизни Карепиной в её последние годы и даёт известные основания для сближений такого рода.

Изо всех сестёр с Варварой Михайловной отношения у Достоевского, пожалуй, наиболее близкие. По словам младшего брата, Андрея Михайловича, он любил её как сестру и уважал «как женщину редкого ума и твёрдого характера». Вдова, обременённая детьми, она посылает ему в Семипалатинск свою скромную лепту. Именно ей сообщает Достоевский «план» своего первого брака – делает старшую из сестёр своим конфидентом. Именно ей доверяет он довести до сведения «москвичей» этот в высшей степени несвоевременный с их точки зрения прожект.

Варвара Михайловна была добрым и преданным другом. На протяжении жизни брат ни разу не упрекнул ее ни в чём.

«Я её люблю; она славная сестра и чудесный человек», – скажет он за два месяца до собственной смерти. «Ты один вспомнил обо мне 4 декабря (в день её именин; это письмо Достоевского неизвестно. – И. В. ), – пишет она брату в первый день нового 1881 г. – Все мы разбросаны в разных городах и живем точно чужие… Крепись и мужайся, милый мой братику, ведь мы с тобой не Бог знает какие старики. Бог даст поживём». После этого Бог даст ему ещё четыре недели.