Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Опыт Франции, который обычно рассматривается как «классический» случай «типичного» модерного национализма, как кажется, вовсе не противоречит тому, что сказано о Польше и Чехии. Французская революция, подчеркивая равенство всех граждан, принадлежащих к одной нации, в самом своем наборе понятий, касающихся «французскости», опиралась на традиции предшествующих эпох [655] См., например, книгу К. Бон ( Beaune C. Naissance de la nation France. P., 1985), а также: Dupont-Ferrier G. Le sens des mots patria et patrie en France au Moyen Âge et jusqu’au début du XVIIème siècle // Rev. historique. 1940. T. 188. P. 89–104; Lestocquoy J. Histoire du patriotisme en France des origines à nos jours. P., 1968; Bell D. A. The Cult of the Nation in France. Inventing Nationalism, 1680–1800. Cambridge, MA, 2001; Idem. Recent Works on Early Modern French National Identity // J. of Modern History. 1996. Vol. 68. No. 1. P. 84–113; Tallon A. Conscience nationale et sentiment religieux en France au XVIème siècle. Essai sur la vision gallicane du monde. P., 2002. . Трудно было бы отрицать, что в эпоху французских религиозных войн (этно)национальные (идентитарно-национальные; французские сознание и язык не принимают слово «этническое» в данных контекстах) дискурсы существовали, были распространены в разных социальных слоях и не подразумевали одно лишь дворянское сословие [656] Yardeni M. La conscience nationale en France pendant les guerres de religion (1559–1598). P.; Louvain, 1971 и другие работы М. Ярдени. . Есть основания утверждать, что концепция «национального» государства, антисословный пафос Французской революции и республиканский национализм XIX–XX вв. включали и «этнические» компоненты.

А вот опыт Византии, напротив, не соответствует западноевропейской средневековой модели. Судя по доступной литературе, среди византинистов преобладает мнение, что византийские элиты не выработали сколько-нибудь отчетливых форм «этнического»/этнонационального дискурса вплоть до XV в. (или, по меньшей мере, вплоть до середины XIII в., до периода Никейской империи) [657] См.: Литаврин Г. Г. Некоторые особенности этнонимов в византийских источниках // Вопр. этногенеза и этн. истории славян и вост. романцев. М., 1976. С. 198–216; Литаврин Г. Г. Византийцы и славяне — взаимные представления // Он же. Византия и славяне: сб. ст. СПб., 1999. С. 590–602; Ivánka E. v. Rhomäerreich und Gottesvolk. Das Glaubens-, Staats und Volksbewusstsein der Byzantiner und seine Auswirkung auf die ostkirchlich-osteuropäische Geisteshaltung. München, 1968; Tapkova-Zaimova V. Quelques remarques sur les noms ethniques chez les auteurs Byzantins // Studien zur Geschichte u. Philosophie des Altertums. Budapest, 1968. P. 400–405; Ahrweiler H. L’idéologie politique de l’empire byzantin. P., 1975; Dujcev I. La crise idéologique de 1203–1204 et ses répercussions sur la civilisation byzantine. P., 1976; Koder J. Byzantinische Identität — einleitende Bemerkungen // Byzantium. Identity, Image, Influence: Major Papers: XIX Intern. Congress of Byzantine Studies. Univ. of Copenhagen, 18–24 Aug., 1996 / ed. by K. Fledelius. Copenhagen, 1996. P. 3–6; Chrysos E. The Roman Political Identity in Late Antiquity and Early Byzantium // Ibid. P. 7–16; Smythe D. C. Byzantine Identity and Labelling Theory // Ibid. P. 26–36. Ср.: Angelov D. Imperial Ideology and Political Thought in Byzantium, 1204–1330. Cambridge, 2007; Kaldellis A. Hellenism in Byzantium: The Transformation of Greek Identity and the Reception of the Classical Tradition. Cambridge, 2007; Page G. Being Byzantine. Greek Identity before the Ottomans. Cambridge, 2008. . В XVI–XVII столетиях в поствизантийской грекоязычной культуре начались перемены. Однако было бы очень сложно доказать, что греческие этнонациональные дискурсы укоренены в византийском дискурсивном наследии [658] Ср.: Vacalopoulos A. Origins of the Greek Nation. The Byzantine Period, 1204–1461. New Brunswick, 1970. (Rutgers Byzantine Series); Idem. The Greek Nation, 1453–1669. The Cultural and Economic Background of Modern Greek Society. New Brunswick, 1976; Gourgouris S. Dream Nation. Enlightenment, Colonization and the Institution of Modern Greece. Stanford, 1996. (так же как невозможно увидеть в итальянцах наследников «римлян»).

Есть много оснований считать, что опыт Древней Руси, России и украинско-белорусских земель совмещает черты двух традиций — в том смысле, что оба типа дискурсов (западный и византийский) сосуществовали и соперничали в средневековой и раннемодерной культуре восточных славян. Византийцы виделись в этих дискурсах «греками», и самовосприятие (представления о «русских», «русском» и т. п.) в некоторых контекстах приобретало «этническую» окраску уже во времена Киевской Руси.

Однако, во-первых, в восточнославянском Средневековье мы видим немало существенных отклонений от западного образца; во-вторых, эти отклонения численно росли и углублялись в своем содержании в Московской Руси в XVI–XVII столетиях (представления о «Святой Руси», странное восприятие «чужих» в категориях почти одной лишь конфессиональной, политической и пространственной, а не «этнической» чуждости, аналогичная по логике полная и твердая привязанность к конфессиональному, династическому и политико-государственному принципам в построении самоидентификации).

В целом накопленные данные позволяют выдвинуть следующую гипотезу: в этнических, этнонациональных, идентитарно-национальных дискурсах Средних веков и раннего Нового времени могут быть обнаружены специфически западноевропейские (скорее даже западнохристианские ) средневековые корни и структуры [659] Под структурами понимаются реалии «большой длительности» — в том смысле, в каком о них стал писать Ф. Бродель и последовавшие за ним историки. . Эта же гипотеза имеет и оборотную сторону: внутри самой византийско-православной традиции, видимо, не сложились (или не вполне сложились) дискурсивные структуры, которые приводили бы к спонтанному появлению привычных нам форм средневековых и раннемодерных этнонациональных представлений. К этой гипотезе, как сказано, подталкивает накопленный опыт изучения «этнического» в культуре Древней Руси, Русского государства и православной культуре украинско-белорусских земель. Наша статья представляет собой попытку эмпирически проверить данную гипотезу на прочность, предприняв зондаж на основе анализа ряда релевантных текстов русской православной культуры XV–XVII вв. и обратившись к тому памятнику, который стал фундаментом древнерусских «стратегий этнического различения», — «Повести временных лет».

До 1917 г. никаких специальных исследований по истории русского национального самосознания допетровского периода не предпринималось, хотя, конечно, в работах филологов, историков Церкви, права и государства предлагались те или иные соображения о том, каково было значение дискурсов «русского». Принималось (в России и вне России) как само собой разумеющееся, что у «русского народа» было «русское самосознание». Кризис 1917–1920 гг. и появление Украины и Белоруссии как государств в составе СССР привели к рождению самой темы древнерусской народности и ее разделения на три народа [660] Юсова Н. Генезис концепцii давньоруськоi народностi в iсторичнiй науцi СРСР (1930-тi — перша половина 1940-х рр.). Вiнниця, 2005. . Концепция складывания трех народностей начиная с XIV в. стала научной и учебной догмой. Эта концепция утвердилась во всех школьных и вузовских учебниках, как и в обобщающих академических трудах. Публикации В. В. Мавродина стали norma normans в этой области [661] См.: Мавродин В. В. Образование древнерусского государства и формирование древнерусской народности. М., 1971; Он же. Проблема развития национального самосознания на Руси в конце 12 — начале 15 вв. // Польша и Русь. М., 1974. С. 165–171; Он же. Происхождение русского народа. Л., 1978. Ср.: Черепнин Л. В. Условия формирования русской народности до конца XV века // Вопр. формирования рус. народности и нации: сб. ст. М., 1958. C. 7–105. См. также: Косвен М. О. Материалы к истории ранней русской этнографии (XII–XVII вв.) // Очерки истории рус. этнографии, фольклористики и антропологии. Т. 1. М., 1956. .