Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Но к какой бы школе мы ни присоединились, вопрос о месте Средних веков в генезисе дискурсов национального и соответственно наций остается очень существенным. И при взгляде на нашу проблематику из средневекового «далёка» оказывается, что строго исторический и — особенно! — историко- сравнительный подход к генезису «национального» противоречит утвердившемуся в гуманитарных науках догмату, согласно которому понятия «народность», «этнос», «этничность», «natio» — в том понимании, какое у нас почти безраздельно господствует, — адекватны «реальности», с которой, как предполагается, хорошо знакомы медиевисты. Кроме того, еще более сомнительным оказывается догмат, согласно которому «этничность», «протонациональные» и «национальные» идентичности — суть едва ли не «естественные» и универсальные формы связей в человеческих сообществах. Предположение о локальных и специфически западноевропейских («латинских») и именно средневековых истоках дискурсов «национального», которые сегодня представляются нам универсально-естественными (т. е. не локальными и уж тем более не узколокальными) и модерными (т. е. постсредневековыми), стал точкой отсчета и для данного исследования. К его развертыванию подтолкнули сомнения, родившиеся на почве украинистических исследований, при изучении религиозных конфликтов, произошедших на Украине и в Белоруссии в первой половине XVII в., вслед за заключенной в 1595–1596 гг. Брестской церковной унией [642] Флоря Б. Н. Отражение религиозных конфликтов между противниками и приверженцами унии в «массовом сознании» простого населения Украины и Белоруссии в первой половине XVII в. // Дмитриев М. В., Заборовский Л. В., Турилов А. А., Флоря Б. Н. Брестская уния 1596 г. и обществ. — полит. борьба на Украине и в Белоруссии в конце XVI — начале XVII в. Ч. II: Брест. уния 1596 г. Ист. последствия событий. М., 1999. С. 151–174; Дмитриев М. В. «Ваша» и «наша» Русь. Сторонники унии перед проблемой этноконфессионального самоопределения в конце XVI — начале XVII вв. // Украiна: культурна спадщина, нацiональна свiдомiсть, державнiсть. Т. 5. Львiв, 1998; ПPOΣФΩNHMA. Iсторичнi та фiлологiчнi розвiдки, присвяченi 60-рiччю акад. Ярослава Iсаэвича / уклав Б. Якимович. С. 231–244; Неменский О. Б. «Русское» и «русскость» в культуре Речи Посполитой конца XVI — первой половины XVII вв. (по материалам полемических сочинений) // Религиоз. и этн. традиции в формировании нац. идентичностей в Европе. Сред. века — Новое время / под ред. М. В. Дмитриева. М., 2008; Он же. Об этноконфессиональном самосознании православного и униатского населения Речи Посполитой после Брестской унии // Между Москвой, Варшавой и Киевом: сб. ст. под ред. О. Б. Неменского. М., 2008. С. 105–113. . В условиях фактически религиозной войны выяснилось, что в головах многих рядовых «руських людей» (рутенов, русинов) этнический (этнонациональный) дискурс вообще не существует, потому что осознанная принадлежность к конфессии и локальной общности была вполне достаточна для самоидентификации. Что же касается не рядовых русинов, а православной «интеллигенции» украинско-белорусских земель, то, как обнаружилось, и для большой части даже образованных рутенов дискурс «русского» («руського», рутенского) и православного совершенно неразделимы. Это большинство составляли те, кто спонтанно не признавал этнонациональных маркеров, считая, что «русская вера», т. е. православие как таковое, и есть достаточный идентификатор индивида. Правда, и здесь, в этом слое, в меньшинстве встречались и такие, кто мыслил вполне «по-европейски», т. е. в категориях «руськой», польской, «московской» наций, имея в виду под нацией сообщество этнокультурного порядка; и те, кто был как бы на перепутье (например, Мелетий Смотрицкий [643] Особенно см. ст.: Неменский О. Б. Особенности этнического самосознания Мелетия Смотрицкого // Леў Сапега и яго час: сб. ст. Гродна, 2007. С. 304–309; Неменский О. Б. Формы русской идентичности у Мелетия Смотрицкого // Власть, о-во, культура в славян. мире в Сред. века. Славяне и их соседи. Вып. 12. М., 2008. См. также: Frick D. A. Meletij Smotryckyj. Cambridge, 1995. ) между двумя дискурсами. Иными словами, ситуация в украинско-белорусской православной культуре первой половины XVII в. показывает, что, во-первых, элиты местного общества могли обходиться без этнических критериев коллективной идентичности (показывая тем самым их неуниверсальность); во-вторых, соответственно православное самосознание здесь не просто не сочетается с этническим, которое отсутствует (и поэтому с ним ничто не может сочетаться), не просто вытесняет его, но и как бы замещает его, занимает ту нишу и выполняет те функции, которые мы обыкновенно приписываем этническим или этнонациональным дискурсам (этот тезис особенно остро противоречит господствующей в нынешних украинской [644] См., например, синтетический обзор истории Украины, подготовленный ведущими украинскими историками для российского читателя: История Украины: науч. — попул. очерки. М., 2008; Chynczewska-Hennel T. Świadomość narodowa szlachty ukraińskiej i Kozaczyzny od schyłku XVI do połowy XVII w. Warszawa, 1985; Eadem. The National Consciousness of Ukrainian Nobles and Cossacks from the End of the 16th to the Mid-17th century // Harvard Ukrainian Studies. 1986. Vol. X. No. 3–4. P. 377–392; Sysyn F. Concepts of Nationhood in Ukrainian History Writing, 1620–1690 // Ibid. P. 393–423; Idem. The Cossack Chronicles and the Development of Modern Ukrainian Culture and National Identity // Ibid. 1990. Vol. XIV. No. 3–4. P. 593–607; Plokhy S., Sysyn F. Religion and Nation in Modern Ukraine. Edmonton; Toronto, 2003; Plokhy S. The Origins of the Slavic Nations. Premodern Identities in Russia, Ukraine, and Belarus. Cambridge, 2006. Ср. критический взгляд «извне»: Wilson A. Myths of National History in Belarus’ and Ukraine // Myths a. Nationhood / ed. by G. Hosking a. G. Schoepflin. L., 1997. P. 182–197; Idem. Elements of a Theory of Ukrainian Ethno-National Identities // Nations a. Nationalism. 2002. Vol. 8. No. 1. P. 31–54. и белорусской [645] Например: Марзалюк I. А. Людзi дауняй Беларусi: этнаканфесiйныя i соцыякультурныя стэрэатыпы (X–XVII стст.). Магiлеу, 2003. историографиях точке зрения на «национальное» в его украинском, белорусском или украинско-белорусском вариантах).

Названные сомнения укрепились при изучении представлений, которые мы осознаём как «национальные» или «протонациональные» в культуре Московской и Киевской Руси. В Московской Руси, благодаря обилию источников, ситуация выглядит и много более однозначной, чем на Украине, в Белоруссии и Киевской Руси, и еще более остропарадоксальной. Здесь, в Московском царстве, как будет показано и ниже, вплоть до второй половины (и даже до конца!) XVII в. концепты «русские люди», «Русская земля», как это ни странно, чаще всего не несли в себе этнических (или этнонациональных) представлений о «русском народе»; заместителем этнического wir-Gefühl был самодостаточный дискурс «мы — православные», православное wir-Gefühl.

Среди базовых элементов средневековых (прото)национальных дискурсов главную роль играли концепты (и связанные с ними семантические поля) gens, natio и populus в том виде, в каком они понимались в «варварских» и раннесредневековых обществах Западной Европы [646] См. эссе: Geary P. J. The Myth of Nations. The Medieval Origins of Europe. Princeton, 2002. Углубленный анализ проблематики предпринят в ряде работ так называемой Венской школы исторической этнографии: Strategies of Distinctions. The Construction of Ethnic Communities, 300–800 / ed. by W. Pohl with H. Reimitz. Leiden; Boston; Köln, 1998; Integration und Herrschaft. Etnische Identitäten und Soziale Organisation im Frühmittelalter / hrsg. v. W. Pohl u. M. Diesenberger. Wien, 2002. (Forschungen zur Geschichte des Mittellaters; Bd. 3), см. также приведенную в этой книге библиографию. и были позднее развиты и трансформированы в обществах раннего Нового времени. Три обстоятельства имеют, как представляется, принципиальное значение в этом отношении.