Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Опасения оправдались, когда на Пятый день на рассвете после ночного марша он подвел войска к цепи холмов, с которых открывался вид на равнину Тель-Гомел. Издалека доносился приглушенный шум, словно десятки тысяч человек разговаривали друг с другом. На фоне этого несмолкаемого гула голосов слышались редкие отрывистые команды, ржание лошадей, громыхание колесниц, топот копыт и трубные звуки, которые, вероятно, издавали слоны. Когда взошло солнце, то стало видно, что персы начали боевое построение.

На левом фланге находились, вероятно, бактрийцы и скифы, считавшиеся лучшими наездниками в мире, в то время как слоны вместе с боевыми колесницами занимали место в окружении Дария. С правого крыла строй загораживала армянская и каппадокская кавалерия. Справа и слева от центра стояли испытанные в бою греческие наемники вместе с мидийскими лучниками, вавилонянами, албанцами, парфянами, массагетами, согдийцами, армянами, индийцами, сирийцами… Арриан писал, что в армии Дария были воины двадцати четырех национальностей.

«Страх охватил солдат Александра, и они, помимо собственной воли, вдруг задрожали, и тайный ужас объял все сердца. Царь заметил смущение своих воинов. Он обскакал их ряды и предупредил, что они не должны дать запугать себя числом врагов, их высоким, ростом или необычным цветом кожи. Сейчас, говорил он, нужно думать лишь о том, что они уже в третий, раз сталкиваются с тем же самым противником, и, конечно же, он не стал сильнее, и пусть враги не забывают о своих прежних поражениях и о том, как много их тогда полегло. Дарий имеет преимущество в численности, а не в мужестве и выучке воинов. Они не должны обращать внимание на сияющий золотом и серебром строй противника, который больше представляет из себя добычу, нежели опасность, и победа будет завоевана не нарядами и украшениями, а железом и отвагой».

Эти слова Помпея Трога весьма точно передают состояние македонян перед битвой. Очевидно, что Александр впервые чувствовал себя не в своей тарелке. Для огромного персидского государства поражение все-таки еще не явилось бы катастрофой, для македонян же оно стало бы концом. Их бы преследовали до последнего, гнали по пустынной земле и не позволили никому живым добраться до побережья. Когда Парменион предложил перенести сражение на следующий день и в оставшееся время заняться изучением местности, царь сразу же согласился.

Командиры персов уже давно разглядели врага, находившегося на холме примерно в тридцати стадиях от них. Они безмерно удивлялись: неужели небольшая кучка людей действительно была тем внушавшим страх войском, которое уже дважды нанесло им поражение? Они наблюдали за тем, как отряд всадников спустился на равнину и через несколько часов снова занял свое место. Казалось, вражеские воины построились для битвы. Но наступления не последовало. Возможно, они были обескуражены видом многочисленного персидского войска?

Уверенность персов в победе росла: этот выскочка там, на холме, этот убийца собственного отца, этот юнец, чье полководческое искусство — лишь удача и везение, наглец, который напал на страну, и не думавшую воевать, впервые увидел войско персидского государства во всей его мощи, образованное из храбрейших воинов и лучших всадников, вооруженное самыми длинными мечами, самыми большими щитами; теперь у кавалеристов копья, а не дротики, а кони их защищены латами; их поддерживают оснащенные серпами колесницы и боевые слоны. На Гранике они были сдавлены рекой с отвесным берегом, а при Иссе море и предгорья препятствовали развертыванию их конницы, поэтому они и проиграли эти сражения. На сей раз Александр не сможет обойти их с флангов: они сами выбрали это место, как будто созданное для преобладающей по численности кавалерии. Солнце начало садиться, а на той стороне еще никто и не пошевелился. Хотел ли враг напасть на них ночью? Командиры приказали воинам быть начеку, оставить лошадей в упряжке, колесницы — в боевой готовности. Таким образом, персы не смыкали глаз двенадцать часов.

Парменион действительно предложил начать ночное наступление при свете десятков тысяч сторожевых костров, которые горели с персидской стороны и свидетельствовали об ее огромном превосходстве. «Александр не крадет свою победу, словно вор, в темноте», — возразил царь, что с упреком комментирует Плутарх: «Этот ответ показался некоторым детским и глупым, плохой шуткой перед лицом столь серьезной опасности».

Но его слова были, скорее, предназначены для солдат. Александр знал, насколько непредвиденной была такого рода ночная операция. Вместе со своими полководцами он удалился в царскую палатку и обсуждал план наступления на следующий день. Он поразил всех одним новшеством: так как превосходство противника на этот раз было более внушительным, чем при Иссе, и линия фронта была, соответственно, длиннее, то следовало рассчитывать на охват персами обоих македонских флангов. Чтобы встретить окружение, он за фалангой поставит вторую линию воинов, которая должна будет повернуться в случае обхода, чтобы при этом образовать каре. Тактически это была совершенно новая мысль, и командирам требовалось время, чтобы ее усвоить.

А сам Александр уже погрузился в глубокий сон, что говорило о его крепких нервах накануне решающего для него сражения. За час перед рассветом солдаты начали строиться, а их полководец все еще спал. Наконец, Парменион вошел в его шатер и трижды позвал по имени. «Ты спишь сном победителя, — сказал он, — но лавры еще не собрал».

Александр улыбнулся: «Ты не веришь, что мы уже победили, мой старый друг? Мы победили уже тогда, когда заставили Дария стоять на месте, когда отпала необходимость гнаться за ним по той земле, которую он опустошил и выжег».

Он надел свой панцирь сицилийской работы и двойные латы, добытые в бою при Иссе. Шлем с железным воротником, украшенный драгоценными камнями, был изготовлен в мастерской Теофила. Трижды закаленный и удивительно легкий меч сковал кипрский кузнец-оружейник. Копье с металлическим наконечником было из твердого вишневого дерева. Перед шатром ждал конюх с Буцефалом. Этого коня он держал только для боя, в походе царя несли другие кони.

«Александр вскочил в седло…» — можно прочитать в исторических романах. Это было невозможно, потому что седел тогда еще не было. Стремена тоже изобрели намного позднее (впервые они встречаются у кочевников-самаритов). Когда Оттон I Великий в битве при Лехе одержал победу, он не в последнюю очередь был благодарен этому изобретению, которое дало опору его всадникам и увеличило тем самым ударную силу их копий. Чтобы идти в конную атаку без стремян, свалить врага с коня, молниеносно поворачиваться налево или направо, конь и всадник должны были слиться воедино, превратиться в мифического кентавра. Лошади, происходившие, главным образом, с равнин Фессалии, были крепкими, горячими, но довольно низкорослыми. Изображенная древнегреческими художниками и скульпторами лошадь едва достигала в холке полутора метров. Филипп, пытаясь устранить этот недостаток, ввез для разведения двадцать тысяч высокорослых скифских кобыл.