Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

В первый из этих адских пяти дней полководец заставил спешиться около пятисот кавалеристов, чтобы на их лошадей пересадить лучших пехотинцев — большей частью это были командиры. Хотя как наездники они оставляли желать лучшего, но все же могли служить «двоеборцами» на тот случай, если бы предстояли бои против тяжело вооруженных греческих пехотинцев — гоплитов. У местечка Тара ему встретились двое представителей вавилонской знати, которые сообщили о пленении Дария, отходе греков и намерении Бесса захватить власть в государстве.

В предрассветной мгле наступавшего пятого дня на горизонте они увидели облако пыли: караван Бесса! Александр без оглядки понесся вперед, словно на пятках его внезапно появились крылья Гермеса, позабыв обо всем, даже не замечая, что следом устремились шесть десятков его конников — навстречу во много раз превосходившим их персам.

Клич «Искандер идет!» (так персы называли непобедимого Александра) оказывает магическое воздействие. Колонна в панике бежит и рассеивается. А те, кто решил не обращаться в бегство, тут же оказываются растоптанными копытами коней мчавшихся за Александром всадников. Но где же Великий царь? Лихорадочно обыскиваются все повозки. И вот наступает звездный час конника Полистрата, который в поисках колодца обнаруживает изукрашенную золотом повозку; возница валяется рядом в песке, обезумевший от жажды. Полистрат заглядывает в крытую повозку, находит кружку с остатками протухшей воды и в тот момент, когда подносит ее к губам, вдруг слышит стон: под овчинами лежит умирающий, руки его скованы золотыми цепями, одежды пропитала кровь. Полистрат, обмыв лицо несчастного, узнает Дария. Царь всех царей фактически был зверски убит при приближении македонян.

Последние слова его, обращенные к Полистрату, стали легендой, но ведь и легенда, подобно анекдоту, может являть собой наивысшее выражение правды. В данном случае дело обстоит так: Дарий не говорил этого, однако мог сказать, если принять во внимание его неоднократно упоминаемое в исторических источниках мнение об, Александре и данную ему оценку.

«Кем бы ты ни был, я заклинаю тебя судьбой всех людей, считая и царей, передать Искандеру известие от имени несчастного, покинутого богами. Пусть он отныне возьмет на себя защиту матери моей и детей моих и обеспечит им жизнь сообразно их достоинству и положению. Убийц моих он должен казнить не из мести за меня, но из-за презрения к злодеяниям их и из-за того, что безнаказанность влечет зло, которое не обойдет и иных царей, равно как и его самого.

Потом он вытянул правую руку и попросил передать Александру ее пожатие как знак царской преданности и доверия», — повествует Курций Руф.

Но и не получив этого известия, Александр все равно бы поступил с Дарием так, как подсказывало ему уважение к своему усопшему врагу. Сняв с плеч пурпурный плащ, он укрыл им тело покойного. Это был жест, идущий, несомненно, из самой глубины сердца. И одновременно, как нам уже не раз приходилось убеждаться, он являлся политической демонстрацией: склоняю свою голову перед последним из Ахеменидов и при этом выражаю свое почтение ко всем народам, кем он правил, но новый царь — Я, Александр Македонский, сын Филиппа из дома Аргеадов, потомок Ахилла и Геракла.

В остальном он выглядел так, словно у него гора с плеч свалилась. Дарий мертвый был для него приятнее Дария живого. С правителем, оставившим своих воинов у Исса и Гавгамел, государства не построишь, то есть даже по милости Александра он все равно бы не мог оставаться царем после того, как потерял свое лицо. Брать же его в свою свиту, как это уже имело место с другими представителями персидской знати, значило бы пойти на риск. Уже само его присутствие кололо бы персам глаза, ежедневно и ежечасно напоминая о нанесенном им поражении и о том, как смыть этот позор. Александр должен был быть счастлив, пишет Дройзен, что на его долю достались одни только плоды, которые принесла эта смерть, но никак не вина за нее; он даже мог рассчитывать на уважение персов, осуждая убийство их царя.

Тело было перевезено на богато украшенной колеснице в Персеполь, где Сизигамбес, мать Дария, похоронила его в гробнице, местонахождение которой ныне неизвестно. На Дарий III в 330 году до н. э. завершилась славная династия Ахеменидов. Назвать его гибель трагедией, как это имело место раньше, было бы преувеличением. Однако несправедливо и проклинать его как труса, что зачастую делают некоторые «новаторы от истории». Посредственный властитель, по природе своей безобидный и мягкотелый, он так и не сумел проявить себя как полководец и военный стратег, ибо вынужден был столкнуться с человеком, какие появляются на свет раз в два столетия — вот и все.

Это произошло где-то к востоку от Каспийских ворот, на краю солончаковой пустыни, скудный пейзаж которой не мог оживиться даже зрелищем вздымавшихся, покрытых снегом вершин гор Эльбрус, когда солдаты, отдыхавшие в палатках после тягот парфорсной [14] Парфорс — разновидность полевой езды, которая проводится как охота с гончими на зверя или по искусственному следу зверя ( прим. ред .). охоты, вдруг не на шутку разволновались. Некоторые бросились бежать сквозь узкие проходы между палатками к своим лошадям, другие лихорадочно грузили скарб на повозки; люди собрались перед шатром Александра, и по лагерю из уст в уста стало передаваться известие: «Мы отправляемся домой! Домой! Домой!!! Сам царь поведет нас!». Домой, в зеленые леса равнин, к водопадам, домой, в гостеприимные города у Фермопильского залива, домой, в воспетые Гомером дубравы, сады и поля, домой в Пеллу, Эги, Филиппы, Миезу… Все тяготы, смертельный страх, муки и лишения закончатся, они вернутся с богатыми трофеями, их будут встречать ликующие женщины, дети, невесты, матери, братья и сестры, друзья, и остаток жизни они проживут богачами в своих поместьях.

Мысль об этом пьянила, как вино, и кружила голову всем. Тем более тяжким оказалось похмелье, последовавшее вскоре. Все дело было в том, что домой была отослана только часть греческих наемников, с опозданием двинулись некоторые фессалийцы, и слух о возвращении был в первую очередь продиктован лишь страстным желанием возвращения.

Александр счел своим долгом созвать войсковое собрание. Перечислив заслуги воинов и их победы, он, признав, что армия действительно нуждалась в отдыхе, продолжал: «Если бы я счел правление в завоеванных нами странах надежным, то и сам бы решил вернуться, чтобы воспользоваться плодами своей славы. Однако все еще не так; побежденных можно удержать лишь силой нашего оружия, но не убеждением: еще жив Бесс, поднявший руку на своего царя, чтобы самому усесться на трон, все еще продолжают угрожать скифы, бактрийцы, согдийцы, массагеты, парфяне, арахозийцы, сакры, индийцы. Стоит нам повернуться спиной к ним, как они тотчас же набросятся на нас, словно мы — кучка старух. Во имя всех богов, мы теперь стоим на пороге победы! И кто из вас хотел бы легкомысленно отдать ее врагу в подарок?!»