Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Когда Александр узнает про заговор, он отдает своим телохранителям приказ схватить Димна, но те доставили царю лишь его хладный труп. Сам ли он грудью лег на меч или был убит другими заговорщиками, поскольку те опасались за свою жизнь, так и осталось невыясненным. Филота, вызванный к царю для объяснений, на вопрос, почему он так долго молчал, ответил: «Я не принял всерьез болтовню какого-то развратного мальчишки» и, в свою очередь, спросил Александра, не сомневается ли тот в его верности. «Нет», — ответил Александр, протянув ему руку на прощанье в знак примирения, однако для пущей уверенности призвал Пердикку, Леонната, Гефестиона и Кратера, чтобы выслушать и их мнение.

А оно было отнюдь не в пользу Филоты. Гефестион всегда был болезненно ревнив, если дело касалось Александра (он ревновал его даже к Буцефалу). Кратер сгорал от зависти к Филоте из-за высокой должности и почета, ему оказываемого. Он заявляет царю: «У тебя достаточно и внешних врагов. Защищай же грудь свою от таковых в собственном лагере». И все они выплеснули годами копившиеся подозрения наружу. Александр уже давно утратил доверие к Филоте, самому высокопоставленному из своих полководцев.

На рассвете того арестовывают по подозрению в причастности к готовящемуся заговору и ставят перед войсковым собранием, которое должно выслушать обвиняемого в таком тяжком преступлении. Александр сам подробнейшим образом вводит в курс дела солдат и приказывает принести сюда же залитый кровью труп Димна. Кебалин, Метрон, Никомах выступают в качестве свидетелей. Солдаты и командиры все еще никак не могут поверить в виновность Филоты. Свидетели утверждают, что он умолчал о планировавшемся преступлении, но участвовать в нем не пожелал.

Александр зачитывает попавшее к нему письмо Пармениона к сыну. «Позаботься вначале о себе самом, — написано там, — а потом мы добьемся своего». Он приводит хвастливые бунтарские высказывания, которые не раз приписывались Пармениону, рассказывает и о том, как обвиняемый в разговорах с гетерами издевательски отзывался о богоподобии Александра.

«Какие же мысли должны быть у человека, — вопрошает Александр, — который хранит молчание, зная, что на его царя готовится покушение? Мысли, которые бывают у убийцы. Отпрыску рода, представляющего цвет аристократии, доверил я защищать жизнь свою. Не раз вы, солдаты, просили меня о том, чтобы я берег себя. И вот я вынужден просить спасения у вас, у ваших мечей…»

Авторитетные источники сообщают, что эти слова Александра даже вызвали у солдат слезы, и вот горе их переходит в гнев, гнев в бешеную ярость, и некоторые уже хватают камни… Александр останавливает их: сначала обвиняемому должна быть предоставлена возможность защищать себя. Сам же он тем временем уходит, чтобы его присутствие не повлияло на принятие решения.

Филота клятвенно заверяет всех в своей невиновности, ссылается на заслуги перед Македонией, свои собственные и своего отца, Пармениона, вновь повторяет, что не смел тревожить царя из-за болтовни какого-то несчастного мальчишки, вспоминает; что о подобных обвинениях не раз докладывали и ему, и другим военачальникам. Создается впечатление, что Александр, сурово отчитав соратника за то, что тот вовремя не известил о происшедшем, прощает его. Ни один из свидетелей не назвал его главой заговора. Он им и не был — наоборот, он стал жертвой заговора.

Однако сострадание, наполнившее сердца солдат, видевших перед собой некогда гордого, величавого полководца, теперь стоявшего связанным, укутанным в какую-то мешковину, вскоре улетучилось. Слишком уж много ненависти накопилось у них по причине его заносчивости, порочной расточительности, тщеславия и, прежде всего, нескрываемого презрения, с которым он всегда относился к рядовым воинам. И хотя изобличить его было невозможно, приговор войскового собрания был краток: заколоть копьями.

Кратер и Гефестион предложили, несмотря на такое решение, еще и подвергнуть его пыткам с тем, чтобы он сообщил имена своих сообщников. Они жгли его факелами, выворачивали ему суставы, хлестали плетью со свинцом. Они выяснили то, что хотели: да, он желал гибели своему царю, а его отец Парменион был тем, чья рука направляла предателей. После пыток солдаты закалывают Филоту копьями вместе с теми, кто «содействовал заговору».

Приговор вызывает массу вопросов. Заговор действительно существовал. Однако Филота не имел к нему отношения. Если он и был в чем-то виновен, так это в том, что поддержал план убийства. Он был потенциальным противником царя и мог в один прекрасный день совершить преступление. Александр понимал это и воспользовался весьма благоприятной возможностью преподать этим старомакедонским зазнайкам кровавый урок-предупреждение, поэтому он и решил казнить Филоту. Формально же закон был соблюден. Каким будет приговор, Александр, как и любой другой диктатор, решивший предать своего противника публичному суду, знал заранее. Угроза его жизни была вполне реальной. «У македонян тот царь, который выжидает, как правило, одним из первых отправляется на тот свет», — саркастически замечает Лэйн Фокс.

Но если в деле Филоты Александр сохранил хотя бы видимость правосудия, то в деле Пармениона он уже действовал без оглядки. И этого ему не могут простить даже самые благожелательно настроенные биографы. Старый полководец командовал мощными и многочисленными отрядами, в его распоряжении были запасы продовольствия и фуража, миллионные ценности из Вавилона, Суз, Персеполя, доставкой которых в Экбатаны он как раз и занимался тогда. Он, в противоположность своему сыну, пользовался у солдат любовью, его высоко ценили командиры и уважали даже враги. Он был предан своему царю и слишком умен, чтобы протянуть руку тому, кто замыслил заговор. Однако вставал вопрос: можно ли рассчитывать На верность Пармениона, если в Мидии его настигнет весть о том, что его последний сын погиб насильственной смертью (двоих уже унесла война)? И дожидаться ответа на него означало бы для Александра пойти на смертельный риск. Чтобы исключить это, следовало опередить слух о смерти Филоты.

Еще в день казни стратег Полидам вместе с двумя бедуинами был послан в далекий путь в Экбатаны. В седельной сумке находились послания царя к полководцу и его подчиненным Клеандру, Ситалку, Мениду и поддельное письмо сына к отцу. Полидам ничего не знает о его содержании. Но даже если бы он и знал, все равно обязан был бы отправиться в это путешествие. Выбор пал на него, поскольку он был другом казненного. Трое проезжают мимо пересохших озер, скачут по высоким барханам, пересекают солончаковые пустыни, в том числе и печально знаменитую мертвую Даште-Лут, с трудом пробираются сквозь продуваемые ветрами горные перевалы.