Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Бесс — вот кто был целью Александра во время этого броска на северо-восток Персидской империи. Пока Бесс был жив и объединял вокруг себя тех, кто возлагал надежды на возрождение Ахеменидов и был снедаем ненавистью к чужеземцам, напавшим на их землю и стремившимся заполучить трофеи, пока дышал этот человек, претендовавший на то, чтобы стать истинным наследником трона под именем Артаксеркса IV, господство Александра не могло быть окончательным, фланги оставались под угрозой, и его так долго вынашиваемый и дерзновеннейший из замыслов — пойти на Индию — был неосуществим.

И Бесса гнали от Бактры до Окса (Аму-Дарья), преследуя на протяжении всей пустыни, где жара превзошла даже пекло Месопотамии, до тех пор, пока однажды утром не появились откуда-то два всадника-бактрийца, сообщившие македонянам, что те могут заполучить Бесса, если он им так нужен, ибо сами они больше уже не хотят терпеть его власть: он отдал их страну без боя, бросив всех своих подданных в беде. Выложив все это, они назвали и то селение, где он скрывался. Птолемею было поручено захватить Бесса и привязать обнаженным к столбу, стоявшему у перекрестка дорог.

Александр был там на следующий день. Подъехав к пленнику на коне, он спросил: «Какой из зверей пробудился в тебе и сподвиг на то, чтобы поднять руку на царя?» Бесс ответил: «Мы поступили так, чтобы заслужить твою благосклонность».

Македонянин велел высечь его, после чего отрезать нос и уши, ибо этого требовал местный обычай. Как отмечал еще Арриан, жестокость наказания, свойственная варварам, была недостойна такого человека, как Александр. Искалеченного Бесса доставили в Экбатаны, где судьбу его решали персы и мидийцы во главе с братом Дария. Приговор был очевиден, предстояло выбрать лишь способ казни. В конце концов Бесса разорвали на части, привязав за руки и за ноги к кронам двух согнутых, а затем отпущенных деревьев. Однако вскоре Александр уже сожалел о том, что не оставил его в живых — человек, который сменил Бесса, стал для солдат истинным кошмаром. Звали его Спитамен.

Это был сорокалетний родовитый бактриец, чьи благородные предки испокон веков жили здесь оседло. Он пошел на то, чего всегда избегали его предшественники — вступил в союз с живущими по ту сторону Яксарта (Сыр-Дарья) племенами кочевников, храбрейшими из наездников, опаснейшими из разбойников. Словом, победив дьявола, Александр теперь должен был сражаться с Вельзевулом. Кроме того, Спитамен сумел перетянуть на свою сторону согдийскую и бактрийскую знать, объяснив ей, что вряд ли выгодно менять персидских угнетателей на греко-македонских тиранов, поскольку (и это было теперь первоочередной задачей) момент для того, чтобы начать народную войну и разбить любые оковы раз и навсегда, был как нельзя более благоприятным. И таким образом ему удалось одним махом превратить ярых бунтовщиков в пламенных патриотов.

Спитамен быстро уяснил себе, что на поле боя ни одна армия не имела тогда никаких шансов одолеть Александра. Это можно было сделать, лишь объявив, выражаясь современным языком, партизанскую войну, или «герилью» [17] Герилья ( исп .) — партизанская война в Испании и странах Латинской Америки ( прим . ред ). . Он появлялся со своими конниками внезапно, словно материализуясь из предрассветной мглы; набрасывался на лагерь, на обозы, на повозки с фуражом, на малочисленные отряды и тут же снова, словно привидение, исчезал в степи, куда чужеземцы не могли отважиться броситься за ним в погоню, поскольку расположение колодцев было им неизвестно. Набеги эти становились все более дерзкими. Так, он начал нападать на подразделения, расквартированные в городах, уничтожал их и в конце концов сумел даже овладеть Маракандой (Самарканд). Когда же приблизился посланный туда Александром отряд, насчитывавший две с половиной тысячи воинов, Спитамен бросился в бегство и увлек за собой солдат Александра, которые, измотавшись в погоне, в конце концов угодили в ловушку у реки Политимет. Лишь немногим удалось тогда спастись.

Эта победа над Александром была глубоко символична: сын Зевса-Аммона перестал быть неуязвимым! Его можно было одолеть, действуя умно, недавая ослепить себя исходившей от него аурой непобедимости. Воодушевленные этим открытием, восставшие множили свои ряды. На другом берегу Яксарта стали собираться саки. Массагеты разрушили пограничную крепость македонян. Скифы выманивали греков из Бактры и наносили им тяжелые потери.

Александр впервые почувствовал, что теряет свою неизменную уверенность в победе. Он начал колебаться, а временами даже впадал в ярость. Так, он в порыве гнева велел привязать десятерых чудом уцелевших в битве у Политимета воинов к позорному столбу, и несчастные умерли, не выдержав жары, поскольку рассказали другим, как нелепо погибли их собратья: Александр строжайше запретил всякие разговоры на подобные темы. Война тем временем шла уже не на жизнь, а на смерть. Теперь никто не мог рассчитывать на пощаду, когда захватывались города, окруженные стенами из обожженной глины: мужчин рубили мечами, женщин и детей продавали в рабство. Рынок сбыта частично находился тут же — населенные ветеранами, пленниками и местными уроженцами захваченные города испытывали острый недостаток в рабах любого пола и возраста. Чем большие потери несли македоняне, тем суровее становилось обращение с побежденными. Мятеж нужно было подавить беспредельным террором.

Теперь войсками командовал царь, лежавший на носилках. При штурме Кирополя, основанного Киром Великим, Александр возглавлял группу, проникшую в город через подземные каналы для подачи воды, и при этом был ранен попавшим ему в шею камнем. Едва он успел оправиться от вызванной этим ударом слепоты, как в голень ему угодила неприятельская стрела. Ранение было легким, однако достаточно опасным, чтобы возникло воспаление. То, что между пехотинцами и конниками разгорелся спор, кто должен быть удостоен великой чести нести царя на носилках (в конце концов было решено, что нести будут и те и другие поочередно, ежедневно сменяя друг друга), показывает, насколько сильно были привязаны воины к своему царю.

Подходил к концу восемнадцатый месяц изнурительной, становившейся все ожесточеннее, «войны из засады», не приносившей победителям ни лавров, ни военной добычи, зато не скупившейся на болезни, нужду и муки. Здесь им противостояли уже не персы: восточные иранцы были более жестокими, никогда не сдавались, невысоко ценили собственную жизнь. К тому же отсутствовал опыт ведения войны, которая была навязана им скифами с того берега. Здесь потерпели бы неудачу и Ахемениды. Аналогов подобной войны, тактических приемов такого рода не существовало. Разработка планов битв не стоила и листа пергамента, ибо скифы не выходили на бой, нападения на их предводителей и их лагерь оборачивались ударами в пустоту, поскольку ничего подобного они не знали, прибегнуть к разрушениям их городов и селений тоже оказалось невозможным, так как у кочевников их просто не было и быть не могло.