Эдмон Фараль - Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Но автор этой критики — тот самый аббат, с чьими упреками по адресу белого духовенства мы уже знакомы. Порицая, он исполнял свою функцию, и его суждения не были рассчитаны на публичную полемику. К тому же его выговор смягчают некоторые благоразумные соображения. Он в состоянии заметить, что монастырь подобен турнирному ристалищу, где одни «творят зло», а другие «творят добро», что даже аббаты, самые усердные в выполнении всех обязанностей, должны быть готовы услышать не одно незаслуженное порицание, что должностные лица монастыря, от приора до самого простого санитара, не избавлены от забот и что те, кто завидует им, забывают, что «служба не есть обладание». Что касается нищенствующих орденов, то наш аббат, хотя и знает, что многие находят их слишком многочисленными и сетуют на это, предпочитает тем не менее заметить, что красоту миру придает многообразие, что служителей, возвращающих души на путь к Богу, не может быть слишком много и что, кроме того, ученые изыскания, благородную традицию которых поддерживают нищенствующие монахи, делают им честь.

Даже когда критические замечания сделаны осведомленными людьми и, если принять в расчет их намерения, казалось бы должны точно соответствовать фактам, относиться к этой критике с осторожностью побуждает вот какое обстоятельство. Как раз в рассматриваемый нами период один архиепископ Руанский, назначенный в 1247 г. и очень внимательно относившийся к обязанностям, связанными со своим саном, предпринял, чтобы лучше познакомиться со своим духовенством, объезд своей епархии. Свои наблюдения он методично фиксировал в регистре посещений приходов и тем самым дал в наши руки документ первостепенной значимости, повествующий о состоянии нормандского духовенства того времени. Предмет этой книги [47] Regestum visitatorum archiepiscopi Rothomagensis. Journal des visites pastorales d'Eudes Rigaud, archêveque de Rouen. MCCXLVIII–MCCLXIX. Publié d'après le manuscrit de la bibliothèque royale, avec l'autorisation du ministre de l'institution publique, par Théodose Bonnin. Rouen: Lebrument. 1845–1847. достаточно колоритен. Присяжные священники, которым было поручено изучить положение в каждом деканском округе, доложили архиепископу не только о поверхностных нарушениях вроде езды верхом в табаре [48] Табар — короткий плащ из грубой ткани с широким воротником. — Примеч. пер . , то есть в мирском плаще, и шляпе вместо круглой рясы с капюшоном, предписываемой уставом. Некоторые духовные лица — и это уже серьезнее — носили также воинскую одежду и доспехи. Но, конечно, не только это было признаком упадка нравов — он проявлялся во многом другом. Такой-то кюре дрался с прихожанами, такой-то (имя указано) участвовал в турнирах. Многие клирики часто бывали в тавернах, напивались пьяными, после этого опять-таки лезли в драки и выглядели не слишком презентабельно, забывая в злачных местах одежду. Кто-то появлялся, если можно так выразиться, по другую сторону стойки, делаясь торговцем напитками. Ведь в коммерцию подавались многие духовные лица: они ссужали купцам деньги под проценты, владели морскими судами, сдавали в аренду земли, добивались прав на сбор дорожных пошлин или пошлин на перевозимые товары, торговали всем, чем только можно, — древесиной, пенькой, зерном, лошадьми и скотом. Санкции же, которые придумывал архиепископ для наказания виновных, порой наводят на мысль, что недуг был чрезвычайно тяжким и быстро навести порядок было невозможно: так, кюре Вирвиля должен был платить штраф в пять су всякий раз, когда напьется или войдет в таверну, находящуюся на расстоянии менее одного лье от его жилища. Что касается собственно исполнения священниками их обязанностей — надо думать, оно оставляло желать много лучшего: многие кюре не жили в своих приходах, не являлись на капитулы и синоды, получив духовный сан — не приходили на рукоположение и годами не проводили служб, требовали платы за совершение таинств и чтение мессы. Если говорить об образованности, то результаты экзамена, который архиепископ решил устроить претендентам на приходы, свидетельствуют, что уровень их знаний был не слишком блестящим. 12 мая 1258 г. в церкви Ротуа перед жюри из шести человек во главе с архиепископом предстал священник по имени Гильом. Ему задали перевести на французский такой отрывок из Книги Бытия: «Ade vero non inveniebatur adjutor similis ejus; immisit ergo Dominus Deus soporem in Adam…» и т. д. Он перевел по слову так: Ade — Адам; vero — воистину; non inveniebatur — не нашел; adjutor — помощник; similis — подобный; ejus — ему; Dominus — Господь; immisit — наслал; soporem — крепкий сон (encevisseur) и т. д. А когда его попросили проспрягать глагол «immisit», он ответил: immitto, -tis, -si, -tere, -tendi, -do, -dum; immitum, -tu; immisus immittendus, -tor, -teris, immisus, -tendus [49] Текст означает: «Но для Адама [в русском синодальном переводе — человека] не нашлось помощника, подобного ему… и навел Господь Бог на Адама [человека] крепкий сон…» (Быт. 2:20). Кандидат, путаясь в склонениях и спряжениях, переводит: «Адам воистину не нашел помощника, подобного ему…» Ошибается он и в спряжении глагола «immittere». — Примеч. пер. . К тому же было отмечено, что он неспособен спеть отрывок «Voca operarios» [50] Позови работников (лат.). См. Матф. 20:8. — Примеч. пер. .

Но архиепископ Эд Риго — это и есть наш архиепископ Руанский, посетитель приходов и автор записей в регистре, — отличался требовательностью и не желал процветания пороков даже в самых отдаленных местах; как францисканец он был проникнут чистейшим, самым суровым реформаторским духом, принесенным в мир орденом, к которому он принадлежал. Еще не факт, что выводы из его расследования, проводившегося в основном среди сельского духовенства, можно отнести к духовенству городскому; к тому же в любом случае Риго, как все цензоры, должно быть, отмечал только нарушения, не обращая внимания на все правильное и благое, которое, как и счастье, истории не имеет; так что рискованно утверждать (как часто делалось), что эти заметки дают подлинную картину нравов духовенства XIII века.

Как бы то ни было, если высокопоставленный прелат, говоря о нравах своего клира, находил немало поводов для упреков, — надо думать, здесь было раздолье для злых языков и имелась обильная пища для сатиры. Без язвительных нападок на поведение духовенства не обходились даже клирики, писавшие на латыни, а уж авторы фаблио, новелл, написанных по-французски, вообще упражнялись в остроумии прежде всего за счет священников, ставших излюбленными объектами порой беззлобных, а порой очень едких шуток. Ведь новеллисты ополчались именно на священников, а не на прелатов и очень редко — на монахов (под священниками следует понимать кюре). Священник в фаблио — обычно персонаж жадный, спесивый и распутный. На всех эпизодах, где он выведен живущим со «священницей», то есть любовницей, и детьми, можно подробно не останавливаться: видимо, в действительности такая практика была распространена слишком широко, чтобы вызывать удивление и, возможно, даже критику. Отнесемся к ним как к простым наброскам с натуры. В большей мере достоин упоминания другой момент, который отражает чувства, действующие как ферменты в повседневной жизни или как катализаторы в классовых отношениях: резкость сатиры на священников, которые, домогаясь женщин, втираются в семьи и проникают в дома. Эту тему новеллисты разрабатывают часто; сюжет всегда заканчивается посрамлением развратного попа, и для описания мести жертв автор в победоносном ликовании выжимает из своего пера все, на что оно способно: за одним священником ночью гонятся волопасы, устраивая на него облаву, и он прячется от них за плоскую плетенку для провеивания, где сначала отбивается дубинкой, а потом начинает кусаться, как животное [51] Фаблио «Алуль»: Aloul // Recueil général et complet des Fabliaux des XIII et XIV siècles. Publié par A. de Montaiglon, G. Raynaud. Paris. 1872–1890. T. I. P. 24. ; другого преследует свора собак; третий укрывается в ларе из-под сала и оттуда при всем народе, отвечая на угрозы мужа, в ужасе изрыгает буффонную смесь латыни и французского [52] Фаблио «Поп в ларе из-под сала»: Prêtre au lardier // Ibid. T. II. P. 32. ; в еще одном произведении сразу трое священников, спрятавшихся в печи, гибнут от обвалившегося свода, а тела их выбрасывают в ров [53] Фаблио «Четыре священника»: Quatre Prêtres // Ibid. T. VI. P. 142. ; и повсюду, как и во многих других историях, господствует дух злорадства, чувство утоленной злобы, наслаждение от позорного наказания виноватого.