Эдмон Фараль - Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

В XII в. медицинскими факультетами славилось два города — Салерно в Италии и Монпелье во Франции, а в Парижском университете медицину официально преподавали с начала XIII в. Можно сказать, что в сфере теоретического обучения в это время был заметен большой прогресс. Арнольд из Виллановы, вписавший свое имя в историю химии, имеет и существенные заслуги в изучении функций организма. Но похоже, что практика, то есть терапия, сильно отставала от академических исследований. Нам это хорошо заметно благодаря нашим знаниям; жившие в то время это хорошо видели, потому что чувствовали на своей шкуре. Положение было тем менее утешительным, поскольку, если преподавание медицины в университете регламентировалось, то о самой практике врачевания сказать этого было нельзя. Формальных условий, требующихся для занятия ею, не было. Поэтому встречались лекари всех категорий. Наряду с теми, кто носил длинное платье, говорившее о степени, приобретенной в учебном заведении, и, возможно, не так уж надежно свидетельствовавшее об их компетенции как врачевателей, исцелением больных и раненых занимались также личности, чьи знания и здравый смысл были не более чем видимостью. Моралистов [107] А именно Бертольда Регенсбургского. беспокоило, что в дело врачевания лезет столько глупцов и невежд, а бестолковые «коновалы», не умеющие даже перевязать рану, самонадеянно берутся оперировать или готовить опасные микстуры.

Лечением ран часто занимались женщины. В романах охотно изображали раненых рыцарей, чьи раны своими чудесными бальзамами исцеляют феи-благодетельницы. Похоже, тем самым авторы переносили в сферу фантазии подлинные реалии. Составной частью воспитания девушек в семье было знакомство с медицинскими рецептурами, с умением приготовлять снадобья и мази, которые можно использовать при перевязках.

Уделом мужчин оставались хирургия и терапия. Хирургия рассматривалась как низшая отрасль медицинского искусства, и парижские хирурги, хоть и считались людьми свободной профессии, были организованы в цех, как прочие ремесленники. Гражданская власть особо внимательно следила за тем, чтобы они соблюдали свои уставы: не только из-за того, что их невежество или неловкость могли представлять общественную опасность, но и ради охраны порядка — чтобы они тайно не лечили преступников, получающих удары и раны во время своих темных дел [108] Le Livre des métiers. P. XCII. Cp. статут XCVI. . В Парижском университете хирургию долго не желали официально признавать постоянным предметом, и в XIII в. поначалу ее изучала лишь группа святого Козьмы, занимавшаяся при монастыре Кордельеров под покровительством Жана Питара, лейб-медика короля Людовика Святого. Сама медицина считалась благородным искусством, она гордилась своими прекрасными секретами и давала возможность для весьма ученых и изощренных рассуждений.

Тем не менее лекарей никто не любил. Многие злословили о них, критиковали их корыстолюбие, высмеивали их темный и претенциозный язык, рассчитанный на то, чтобы псевдонаучными рассуждениями морочить людям головы. Тем более, что спустившись на ступень ниже, мы обнаружим племя шарлатанов.

Шарлатан громогласен. Он торгует своими рецептами и снадобьями на городских и ярмарочных площадях, на перекрестках улиц, где собирается толпа. Он зовет к себе, он останавливает длинные телеги. Его специфическое красноречие использует все средства задержать, позабавить, убедить прохожего; его неистовые призывы лишают ослепленного, оглушенного, околдованного клиента собственной воли. Однако хотя он развлекает людей затем, чтобы лучше завлечь их, некоторых забавляет само то зрелище, как он использует и демонстрирует свои уловки. Жонглеры пародировали их балаганное красноречие и оставили нам несколько веселых подражаний, возможно, не слишком далеких от оригинала [109] Rutebeuf . Le dit de l'erberie // Rutebeuf . Oeuvres complètes… Paris. 1874–1875 (Bibliothèque elzévirienne). 3 vol. T. II. P. 51. .

«Добрые люди, я не из тех бедных проповедников и не из тех бедных травников, что ходят по церковным площадям в плащах из лохмотьев, раскладывая на коврике свои банки и мешочки. Нет, я не из них: я — слуга знаменитой госпожи Тротюлы Салернской, которая сделала себе чепец из собственных ушей и у которой брови падают на плечи двумя серебряными цепочками. Это, знаете ли, самая ученая дама четырех сторон света. Моя госпожа посылает нас, лекарей, в разные края: в Апулию и Калабрию, в Германию и Суассонне, в Испанию и Гасконь, в Бри и Шампань, в Бургундию и Арденнский лес, чтобы убивать диких зверей и добывать из них мази для лечения больных. Моя госпожа сказала мне и повелела, чтобы, куда бы я ни пришел, никогда не говорил бы ничего, что не было бы полезным наставлением, и приказала мне поклясться на Евангелиях, когда я покидал ее, что научу вас излечивать болезнь стихотворства.

Желаете ли вы выслушать?

Иные задают мне вопрос, откуда берутся стихи. Я открою вам, что ими заражаются от разной подогретой пищи и от вина в бочках и в бутылках. В теле они образуются под действием теплоты и влажности; ибо если от теплоты и влажности, как говорят философы, возникают все вещи, от них же рождаются и стихи, каковые поднимаются до сердца и поражают людей болезнью, именуемой скоропостижной смертью. Перекреститесь! Храни вас от этого Бог, мужчины и женщины!

Чтобы излечивать болезнь стихотворства, лучшая трава во всех четырех частях света — это полынь. Женщины подпоясываются ею на Иванов день и плетут из нее венки; они говорят, что благодаря этому их не может поразить ни боль, ни буйство — ни в голову, ни в руки, ни в ноги, ни в кисти. Но я поражаюсь, что голова их не раскалывается и тело их не переламывается пополам, — столько силы в этой траве. В Шампани, где я родился, ее называют "марербор", что значит "мать трав". Возьмите три корня этой травы с пятью листами шалфея и тремя листами подорожника. Растолките их в медной ступке железным пестом и три дня подряд на завтрак пейте сок, который получите: вы излечитесь от болезни стихотворства.

Снимите шляпы, напрягите слух, взгляните на мои травы! Моя госпожа посылает их в эту страну; и поскольку она желает, чтобы ими пользовались как бедные, так и богатые, она повелела мне, чтобы я продавал их задешево (ибо у кого нет в кошельке пяти ливров, есть хоть одно денье), и приказ ее был таков, чтобы я принимал деньги в ходовой монете того края, куда прибуду: в Париже это — паризис, в Орлеане — орленуа, в Ле-Мане — мансуа, в Шартре — шартрен, в Лондоне, в Англии — стерлинг. Так я добуду на хлеб и вино для себя и на сено и овес для моего коня: ибо кто служит алтарю, должен жить за счет алтаря.

И скажу: если есть здесь человек столь бедный, что не сможет дать ничего, ему следует лишь выступить вперед: я протяну ему руку, свою правую руку и левую, ради любви к Богу и его матери, при единственном условии, чтобы он заказал мессу Святого Духа за мою госпожу, каковая научила меня никогда не издавать трех вздохов без того, чтобы четвертый не был за душу ее отца и матери и за прощение их грехов.