Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Наблюдения автора воспоминаний точны и чрезвычайно интересны, однако, когда дело доходит до выводов и анализа причин поражения ВСЮР, логика начинает отказывать Месснеру. Он предлагает альтернативный деникинской стратегии авантюрный план набега на Москву без обеспечения тыла и флангов. Объяснения произошедшего Месснером традиционны для белых мемуаристов – прежде всего, численное превосходство красных, наличие у них промышленного центра и богатых запасов фронтов Первой мировой войны, а также более эффективная пропаганда. Недоволен Месснер и стратегией распыления сил белых. В какой-либо квалификации противнику мемуарист отказывает и почему-то даже не отдает себе отчета в том, что численное превосходство является результатом более эффективно организованной мобилизации, а мобилизованных требуется обучить, вооружить, снабдить всем необходимым, провести боевое слаживание, дать квалифицированный командный состав. Отметим, что фатальная недооценка противника стала одной из причин поражения белых, своевременно не осознавших необходимость создания массовой армии на регулярных принципах.

Все даты Е.Э. Месснером приведены по старому стилю. В комментариях приводятся датировки по новому стилю. Воспоминания дополняют семь схем боевых действий (№ 19–25), нарисованных Е.Э. Месснером и относящихся к этому фрагменту (см. вклейку).

Месснер Е.Э.

Мои воспоминания

Раздел 1. В России

Часть 4. Гражданская война Глава Л. В Добровольческой армии

(Все даты по старому стилю)

Интернирование Одесской Отдельной стрелковой бригады в Румынии, при всей «комфортабельности» его, было все-таки неволей, и поэтому мы были рады прибытию пароходов, присланных за нами моим дядей, генералом Месснером [1549], назначенным [1550]сейчас же по эвакуации Одессы начальником новороссийского узла сообщений.

Из Тульчи мы числа 8 мая [1919 г.] [1551]на пароходах поплыли в Новороссийск [1552], где пробыли 2 дня, познакомившись с местной достопримечательностью – борой: дом, где я жил, стоял в 150 метрах от берега, а гравий с берега колотил по крыше, как крупный град. В Новороссийске нас одели в английское обмундирование, и мы поездами поехали в Ростов-на-Дону.

Генерал Тимановский [1553]привел генералу Деникину тысяч 7 офицеров [1554]. Уже в Новороссийске они стали расползаться: артиллеристов вытребовали в Белую Глину, где формировались батареи; саперы, телеграфисты и прочие техники ушли по принадлежности к техническим управлениям для получения назначений; многие самовольно исчезли, направляясь в уже существующие отряды и войсковые части, где их земляки, однополчане и родственники служили. Уехал Генерального штаба полковник Рубцов [1555]в свое Всевеликое войско, в конницу направился ротмистр Невядомский [1556], и в штабе остались на должностях Генерального штаба капитан Капнин [1557](начальник штаба) и я (старший адъютант по части Генерального штаба).

Покуда бригада следовала воинскими поездами в Ростов, я направился туда пассажирским поездом, чтобы позаботиться о квартирах. Мое английское обмундирование с русскими погонами вызывало недоумение – по-видимому, английский гостинец достался нам первым, – а марш бригады по ростовским улицам вызвал сенсацию. Прибытие «англичан», как несомненное доказательство, что Добровольческая армия получила поддержку от Великобритании, подняло настроение ростовцев. Для большего эффекта был устроен парад наших полков на площади перед казначейством (где большевики сожгли весь капитал моего отца). Я расставил жалонеров для парада, но, будучи артиллеристом и не зная пехотных сноровок, поставил их строго по уставу – когда полки пришли, они забраковали мою работу и по-своему поставили жалонеров. Я был крайне сконфужен.

В Ростове бригада стала развертываться в трехполковую дивизию, то есть из четырехбатальонного соединения в двенадцатибатальонное. Офицеров для занятия офицерских и унтер-офицерских должностей было более чем достаточно. Солдат нам дали из военнопленных. 18-го мая [1558]бригада была переименована в 7-ю пехотную дивизию. В ее состав входили: сводный полк 15-й пехотной дивизии (командир – полковник Залесский), сводный полк 4-й стрелковой дивизии (полковник Непенин [1559]) и 42-й Якутский полк (полковник Карпов). Первые два полка имели полное право на свое наименование, потому что имели в своем составе много офицеров соответствующих дивизий: 15-я пехотная стояла в довоенное время в Одессе, Николаеве и Херсоне, а 4-я стрелковая (в то время – бригада, а не дивизия) – в Одессе, и поэтому в эти города устремились офицеры этих дивизий при развале и демобилизации Действующей армии в 1917 году. Якутский же полк не имел якутцев, кроме командира его, полковника Карпова – ему было разрешено формировать его полк в воздаяние его заслуги: он был комендантом штаба войск Одесского района Добровольческой армии (генерала Санникова [1560], а потом Шварца [1561]) и, подобно мне, отказался следовать за Шварцем в Константинополь и, подобно мне, присоединился к бригаде генерала Тимановского. Карпов показал себя в 7-й пехотной дивизии отличным командиром полка, и его полк был во всех отношениях отличен.

В дополнение к двум батареям, которые были в составе Одесской бригады, мы получили еще четыре батареи (из Белой Глины). Одною из них командовал мой сослуживец по мирному и военному времени подполковник Груев Иван [1562], с которым мы расстались в Румынии, когда он пошел в офицерский отряд полковника Дроздовского [1563]. В батареях были и другие офицеры родной моей 15-й артиллерийской бригады, в том числе и друг Груева подполковник Бахутов Вано (Иван) [1564], на руках которого Груев умер, сраженный пулею на киевском Цепном мосту [1565]. Во время моего пребывания в Добровольческой армии то и дело появлялись в пределах моего горизонта мои старые боевые сотоварищи и то и дело доходили сведения о гибели их одного за другим:

все меньше и меньше оставалось в живых нас, кадровых офицеров. Если мы, по мнению некоторых, были кастою, то надо признать, что эта каста добросовестно гибла за Россию.

Во главе 7-й артиллерийской бригады был поставлен генерал-майор Добровольский [1566], заслуженный, опытный артиллерист. Саперной ротой, включенной в состав дивизии, командовал полковник Добровольский [1567]: красное, лунообразное, всегда смеющееся лицо с очками на носу, походка вразвалку создавали впечатление, что это – добродушная, ленивая «штафирка» (штатский человек), но он был офицером феноменальной энергии, организационных способностей и большой храбрости в бою [1568].

Если личный состав дивизии был хорош (даже пленные красноармейцы в руках многочисленного офицерства выказали себя хорошими солдатами), то с обозом дело обстояло плохо, и верховых лошадей не было (для передвижения на походе и в бою оперативного отделения штаба предназначалась 1 повозка). Верховых лошадей мы, штабные офицеры (кроме Капнина), не получили; для ординарческой службы мне дали взвод донских казаков-бородачей, напоминавших мне станичников пресловутой сотни есаула Усова, бывшей мукой штаба 15-й пехотной дивизии в годы Великой войны.