Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Формирование дивизии шло форсированным темпом – она была спешно нужна на фронте, чтобы заменить Корниловский ударный полк в Донецком бассейне. Полк этот дрался там на протяжении 3-х месяцев против вдесятеро превосходных сил врага и разбил их, но при этом потерял убитыми и ранеными 3300 офицеров, что при средней численности этого, в то время еще чисто офицерского, полка составляет потрясающий процент потерь: 280 %. Имея в своем составе 3 батальона (12 рот), он за это время зарегистрировал выбывшими из строя 75 батальонных и ротных командиров (убитых или раненых). Правда, Корниловский полк проявлял совершенно исключительную живучесть, но живучесть была характерным отличием частей Добровольческой армии, насыщенных доблестным офицерством.

10 мая [1569]Корниловский ударный полк в составе отряда генерала Кутепова [1570](Марковская и Дроздовская дивизии, если не ошибаюсь) пошел из Донецкого каменноугольного района на Харьков. Для обеспечения левого фланга Добровольческой армии и ее тыла от ударов со стороны Полтавы, Екатеринослава, Александровска была назначена наша 7-я пехотная дивизия. 20-го мая [1571]дивизия поехала в Донецкий бассейн – ее уже сочли боеспособною. Я остался в Ростове, будучи болен. Профессор, доктор, специалист по сыпному тифу, уложил меня в свою заразную клинику, найдя у меня сыпняк, хотя я его и уверял, что пятна на руках – следы клопиных укусов. В этой образцовой больнице прибывших больных мыли в ванне, но воду меняли после 3-х пациентов: горячечных обмывали водой с уксусом, но губку не мыли после обмывания каждого больного; термометры, не дезинфицируя, совали в очередную подмышку. Во всем чувствовалось отсутствие денег и людей. В палате со мною лежало 9 сыпных и 7 возвратных. Моя температура стала, к удивлению врачей, падать, и меня выпустили, но приказали в течение недели оставаться под их надзором. Мой шурин Миша Калнин [1572]по приказанию начальника штаба оставленный в Ростове для заботы обо мне, принял меры, чтобы в больнице дезинфекцией не испортили моих вещей: за малую мзду служитель продезинфицировал чемодан-погребец с котелком, посудою, столовым прибором и прочими вещами, на которых не поселится и самая голодная вошь, и спас от разрушительной дезинфекции чемодан с носильными вещами, где только и могли быть насекомые.

По моем выходе из больницы мы стали бедствовать. Из дому мы не взяли с собою денег – семье они были нужнее. Нажитый на продаже «нашего» пароконного выезда капитал погиб на неудачной спекуляции: едучи на Кавказ, в землю, охваченною эпидемией сыпного тифа, Миша купил большую банку камфары – на этом товаре можно было спекульнуть, потому что мешочек с камфарой, носимый на груди, отгонял от человека вшей (так уверяли все); но на пароходе Миша обнаружил на себе вошь – она безмятежно сидела на его груди на мешочке с камфарой; в негодовании Миша швырнул банку в море. Итак, мы жили на наше офицерское жалованье (я получал жалованья 800 рублей, на дороговизну 600 рублей и как семейный 400 рублей, а Миша 1200 рублей в общей сложности), между тем обед в ростовском ресторане стоил рублей 50.

К счастью, офицеры могли обедать в столовых Общества «Синий Крест», где дамы и девушки, лично трудясь, кормили нас за 3 рубля (обед). Однако и на это у нас не стало денег (пред моим заболеванием мы потратились на необходимые покупки), и мы последние два дня прожили от коммерции: мы покупали несколько горшочков кислого молока в молочной, где за посуду брали залог по полтиннику за штуку, а сдавали горшочки в другую молочную, где за горшочек давали рубль; эта «добавочная стоимость» давала нам возможность пообедать и купить хлеба к кислому молоку.

30-го мая [1573]мы с Мишей прибыли на ст[анцию] Иловайская, где стоял штаб. Дивизия очищала от красных Каменноугольный район.

Тут я впервые непосредственно вошел в тактику Гражданской войны (в Одессе, кроме одного дня боя за обладание Одессой, я занимался оператикой, будучи в армейском штабе). Тактика эта была своеобразна уже тем, что враг появлялся со всех сторон – не было, как в нормальной «правильной» войне линии фронта и полосы благополучного тыла позади этой линии. Красные банды и большие отряды появлялись со всех румбов света, и полки наши целиком, или побатальонно, или даже поротно кидались навстречу им то на запад, то на север, то на юг, а случалось и на восток. Штаб был в постоянной боевой готовности, и его комендантская (почти сплошь из офицеров) рота обеспечивала нашу безопасность, будучи в твердых руках коменданта штаба первопоходника-артиллериста капитана Ползикова [1574] [1575]. К счастью, в то время «техника» такой войны не была еще изучена, как это было во время 2-й Всемирной войны, когда партизанские отряды уничтожали железнодорожную сеть. И мы, и красные дрались войско против войска, почти не прибегая к разрушению сооружений на землях, которые переходили из рук в руки: рельсы, мосты, водокачки, станции были нужны обеим сторонам для переброски отрядов поездами даже на малые (так сказать, тактические) расстояния. Пользуясь чрезвычайно густой сетью железных дорог в Донецком районе, мы производили железнодорожные десанты на большом радиусе, имея центром станцию Иловайская, где стоял штаб дивизии.

Дивизия дралась отлично и нанесла столько ударов красному врагу в боях с 20-го мая по 4-е июня [1576], что район был почти очищен от противника, и охрана его могла быть доверена менее крупному войсковому соединению – нас же направили к Царицыну.

5-го июня [1577]дивизия начала погрузку в поезда. Я был направлен в штаб Кавказской армии (генерала Врангеля [1578]) для получения приказаний для дивизии и для отдачи распоряжений первым эшелонам, шедшим впереди штаба дивизии. Но в Ростове я получил от заведующего передвижением войск совет не ждать пассажирского поезда – они редко ходили на линиях Батайск – Торговая и Батайск – Тихорецкая – Торговая, но ехать с головным эшелоном нашей дивизии: это будет быстрейшим способом добраться до станции Котельниковская, подле которой стоял штаб генерала Врангеля. Я был принужден послушаться этого совета и водрузиться в вагон полковника Залесского, ехавшего в голове своего полка.

Когда мы остановились на ст[анции] Котельниковская, я попросил командира полка не разрешать нашему поезду отойти, пока я не возвращусь – я пошел в штаб генерала барона Врангеля. Там я получил приказания для дивизии и топографические карты. Когда я пришел на вокзал, то увидал, что поезд уже вышел за семафор. В уверенности, что меня хватятся и остановят поезд, я побежал ему вдогонку, благо он шел на подъем очень медленно. Я скакал по шпалам версты две, упорствуя в своей уверенности, и наконец увидал, что поезд остановился: когда подали обед, командир полка заметил, что моя тарелка стоит без хозяина, и обнаружил, что меня нет в поезде. Машинисту был дан сигнал остановиться. Я добежал «едва дыша»: тяжелый пакет карт и неудобство прыжков по шпалам сделали бег утомительным и для моего спортивного сердца.