Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

При этих условиях сосредоточение на Эгершельде и прикрытие его железнодорожным обрывом, массивными зданиями и вагонными составами представляли известные выгоды, но ничто не могло объяснить затягивания начала нападения на Инструкторскую школу, т. е. на главнейшую и надежнейшую часть правительственных войск (что на несколько часов раньше и при более широком фронте атаки имело весьма большие шансы на быстрый и решительный успех).

Думаю, что как это, так и вся последовавшая вялость действий гайдовских воинов объяснялись тем, что у них было очень много желания пограбить и попасть в хозяева положения, но очень и очень мало охоты рисковать своей шкурой и подвергать себя большой опасности.

Помощники Розанова действовали тоже не очень быстро. Весьма неудачно общее начальство всеми войсками, назначенными для ликвидации Гайды, было поручено коменданту крепости полковнику Томилко [1855], только что приехавшему во Владивосток и не знавшему даже названия тех улиц, в районе которых надо было действовать; его начальник штаба подполковник Кононов [1856], тоже новичок, был осведомлен немного больше. Фактически же все надо было отдать в руки старшего штаб-офицера Инструкторской школы, так как в действительности она оказалась единственной воинской частью, работавшей против бунтовщиков в центре восстания, т. е. около железнодорожного вокзала.

Последний был в это время уже оставлен юнкерами и занят гайдовцами, установившими там несколько пулеметов и державшими под огнем всю площадь и все подступы.

Вскоре на вокзал перебрался и Гайда со штабом и с новым правительством; сначала их, сидевших в поездах бывшего хорватовского тупика, стал обстреливать калмыковский бронепоезд, а затем совершенно неожиданно на них обрушился огонь 40 -мморудий наших миноносцев.

После этого все бросилось под укрытие вокзала, построенного из весьма солидных гранитных плит, причем для усиления безопасности со стороны залива на железнодорожные пути вблизи самого вокзального здания восставшие накатили на руках несколько пустых вагонных составов.

В общем действия правительственных войск начались с наступлением сумерек, причем было ясно, что занятие вокзала давало бунтовщикам весьма серьезные преимущества и что без содействия артиллерии и сильных подрывных средств взятие вокзала простым штурмом живой силы было совершенно невозможно и всякие в этом отношении попытки привели бы к бесцельному уничтожению рот Инструкторской школы, кстати сказать, очень немногочисленных по своему составу.

Было ясно, что для надлежащего разрешения вокзального дела надо было применить артиллерию; на счастье, вспомнили, что на Чуркине имелось несколько полевых орудий, недавно прибывших из Франции, и отправили туда группу артиллерийских офицеров с поручением привести в готовность и доставить к штабу округа одно такое орудие.

Задача была нелегкая, так как перевозных средств не было и орудие и снаряды надо было протащить на руках кругом всей бухты и проскочить незаметно через район Гнилого Угла, занятого чешскими войсками.

Я пробыл в районе 1 йМорской и штаба крепости до наступления темноты и воочию видел полную невозможность ликвидации вокзала силами одной инструкторской роты; затем с великим трудом добрался до штаба округа и там свалился в кабинете начальника штаба. На этот раз Сыромятников был здесь, но очень удивил меня какой-то странной рассеянностью и равнодушным отношением ко всему происходившему; по-прежнему всем распоряжался Смирнов.

Через некоторое время удалось пристроиться на автомобиль, на котором ехал офицер с бумагами на подпись Розанову, с которым до этого времени не мог даже поговорить по телефону и который даже не знал о моем нахождении во Владивостоке.

Дом Свидерского, в котором жил Розанов, был окружен постами часовых его казачьего конвоя; на дворе стояли два доморощенных броневых автомобиля.

Электричество не работало, и кое-где горели свечи, вставленные в бутылки; прихожая была завалена спавшими на полу гардемаринами [1857]. Мое появление было полной неожиданностью. Розанов наспех ознакомил меня со сложностью своего положения, в котором главную роль играли сейчас чехи, ибо американцы объявили о полном невмешательстве, а японцы занимали двойную позицию, одной рукой (Ойя [1858]и союзная комиссия) сдерживая и играя на беспристрастности и необходимости не допускать кровопролития, а другой (независимая военная миссия полковника Изоме [1859]) – обещая негласное содействие и подбадривая на твердые и решительные действия.

При этом было доподлинно известно, что чехи под разными видами тайно помогали восставшим и что их командование было на стороне Гайды и в случае каких-либо осложнений могло даже выступить активно на его защиту вообще, а при его неудаче в особенности.

Вскоре после моего прибытия мне самому пришлось быть свидетелем нелепого положения старшего представителя русской власти на русской территории; почти непрерывно на квартиру командующего войсками являлись разные представители союзного командования с заявлениями, уговорами, советами, предостережениями, и все завершилось получением почти что ультиматума от старшего во Владивостоке чешского генерала Чечека [1860], заявившего в самых решительных выражениях, что если генерал Розанов начнет военные действия против Гайды, то будет отвечать за это перед Чешской республикой и чешскими войсками во Владивостоке и в Сибири (последнее было изложено очень дерзко и должно было быть понимаемо, как [1861]определенная угроза ответа немедленным военным против нас выступлением).

Этот ультиматум был получен в то время, когда в кабинете Розанова находился японский полковник Изоме, занимающий здесь совершенно исключительное положение; он состоит начальником особой японской военной миссии, независим от местного японского главнокомандующего и подчинен прямо Токио. Он весьма прилично говорит по-русски, хорошо образован, держится европейцем, настроен резко враждебно против американцев и чехов и все время подбивает Розанова, с которым, по-видимому, находится в очень дружеских отношениях, к самым решительным и бескомпромиссным действиям.

Однако в данном случае он уклонился от вмешательства, и Розанов, припертый к стене, оказался вынужденным ответить Чечеку, что согласен прекратить усмирение гайдовского восстания на следующих условиях: 1) немедленная и безусловная сдача всех восставших; 2) Гайда и чехи, принимавшие участие в восстании и нарушившие приказ чешского правительства вмешиваться в русские внутренние дела, передаются чешскому командованию для суждения и наказания; 3) русские участники восстания подлежат суду и наказанию по русским законам военного времени.