Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Недавно открылось место начальника I отдела охранной стражи; налицо имелось несколько дельных и порядочных кандидатов, а назначили генерала Кордюкова [1846], старую алкогольную развалину, управляемую распутной девкой-сожительницей.

16 ноября. Газеты со встречного поезда полны известиями с фронта и обсуждением грамоты конференции казачьих войск по адресу Семенова; все субсидируемые осведомления и их платные писаки захлебываются в дифирамбах и восхвалениях казачьей доблести и казачьих вождей.

Конечно, есть очень порядочные казаки, но в общем вся казачья масса шкурники, ну а их сибирские вожди один другого хуже; за Дутовым, по крайней мере, есть заслуга первого подъема казаков против большевистской власти, а у Иванова-Ринова и наших дальневосточных Семенова и Калмыкова одна только грязь и кровь. Ну разве к этой банде допустимы признания великих заслуг «за восстановление государственности»!

17–18 ноября [1847]. Записываю сразу за два дня, так как ночь на 18 епрошла в обстановке, не допускавшей прибегнуть к дневнику и перу. Наш поезд пришел на станцию Владивосток рано утром.

17 ноября; на вокзале пустыня, на путях мертвая тишина, в самом воздухе что-то тревожное. Состав поезда убрали сразу на Первую Речку, а мой вагон бросили на первом пути; еле добился кого-нибудь в управлении коменданта станции и узнал, что местные железнодорожники частью бастуют, а частью разбежались, ибо в городе неблагополучно и ожидаются какие-то беспорядки, связанные с пребыванием здесь поезда генерала Гайды (его все еще зовут генералом, хотя он этого звания уже лишен) [1848].

С большим трудом удалось добиться передвижения моего вагона на обычный для служебных вагонов тупик западнее второго вокзального виадука. Здесь бросилось в глаза почти непрерывное прохождение по путям к пристани Добровольного флота и по направлению на Эгершельд небольших групп и кучек субъектов весьма подозрительного, а частью и совсем каторжного вида, мрачно и сосредоточенно куда-то спешивших.

В том же направлении вдоль портовой дороги мотались большие чем-то груженные чешские грузовики.

Обстановка несколько разъяснилась, когда ко мне прибежали приехавшие одновременно со мной Черновы, совсем испуганные и ошалевшие, наспех сообщили, что Манакины [1849], жившие на Печенге, арестованы и что скоро начнется вооруженное восстание, организованное Гайдой, и после этого побежали дальше в город искать приюта у кого-либо из знакомых.

Теперь мне стало ясно, куда и зачем двигались эти подозрительные кучки.

Всю предыдущую ночь почти не спал от сильных болей в печени, но подкрепился соответственными лекарствами и налегке пошел в штаб крепости, чтобы там получить более подробное осведомление и в случае надобности предложить свои услуги на положении знатока местных условий и в своем роде специалиста по части усмирения владивостокских бунтов и беспорядков.

Большого начальства в штабе крепости не нашел, но все же узнал, что с утра к поезду Гайды начали стекаться рабочие и грузчики и туда же ожидаются некоторые уже восставшие отдельные части гарнизона. Приказано стянуть к району вокзала Инструкторскую школу [1850]и егерский батальон и занять выжидательное положение, т. к. все зависит от решения союзного командования.

Не без труда дошел до штаба округа, который помещался в здании какого-то шантана на Алеутской ул. за Светланкой [1851]. На счастье, встретил по дороге своего старого медикуса-целителя доктора Акацатова [1852], который наспех спросил обстоятельства и ход моей болезни и быстро достал мне из ближайшей аптеки какое-то удивительно эффективное лекарство, которое меня сразу подкрепило и дало возможность оставаться на ногах без всякого сна и с очень маленьким отдыхом в течение почти двух суток.

Штаб округа (как это было мизерно и лохмато в сравнении с хабаровским штабом) застал в состоянии растревоженного муравейника;

всем распоряжался очень кряжистый и решительный подполковник Генерального штаба Смирнов [1853], в остальном персонале царила какая-то оторопь и рассеянность; начальника штаба полковника Сыромятникова [1854]не видел.

Осведомился, почему же до сих пор не предпринято ничего для ликвидации Гайды в месте накопления его силы, имея главной задачей локализацию восстания и недопущение его распространения по всему городу. Получил ответ, что союзное командование сообщило, что не допускает никаких вооруженных столкновений и разоружит немедленно ту сторону, которая начнет первой. Незавидное выходило положение Розанова, связанного этим по ногам и рукам. Узнал также, что в данное время шло заседание междусоюзной комиссии военных представителей и от ее решения зависело дальнейшее течение дел.

Около 2 часов дня в районе вокзала начались отдельные вспышки ружейного огня; постепенно то усили[ва]вшиеся, то временно затихавшие, отдельные перелетные пули достигали до Светланской улицы – это, как выяснилось, стрелял калмыковский бронепоезд, отрезанный на Эгершельде и оказавшийся на фланге гайдовского сосредоточения.

Направился опять к вокзалу; Светланская улица между железнодорожным виадуком и Амурским заливом была уже занята японцами, взявшими под контроль всякое движение на Эгершельд. По Алеутской временами надо было останавливаться и укрываться от пуль, летевших со стороны Эгершельда. В штабе крепости узнал, что огонь начали гайдовцы, хотевшие выбить юнкеров Инструкторской школы, занимавших здание вокзала.

Это развязало Розанову руки; около этого времени в штаб союзного командования попали разбросанные утром прокламации самого разнузданного и погромного характера, и это очень скоро отразилось на настроениях и отношениях союзного контроля: американцы заявили о своем невмешательстве, а японцы гарантировали поддержание порядка в городе, но требовали локализации военных действий на Эгершельде и рекомендовали «кончать все скорее и решительнее».

По имевшимся данным, силы Гайды состояли из привезенного им с собой конвоя, двух рот крепостной артиллерии и батальона морских стрелков; кроме того, к нему стеклось несколько сот грузчиков и всевозможной шпаны из притонов семеновского базара Первой Речки и из временных квартирантов старых кирпичных заводов.

Было известно, что вооружение и обмундирование для грузчиков и шпаны подвозилось на Эгершельд на чешских грузовиках (по некоторым неустановленным точно данным, помогали как будто бы и американцы). Восстание шло под флагом сибирского эсеровского правительства, на шинелях восставших частей были нашиты зеленые погоны.

Надо заметить, что Гайда оказался никчемушным главковерхом; как район сосредоточения его банд, так и весь дальнейший процесс развития его вооруженного выступления был весьма неудачный. Правда, как потом говорили, его уверили его эсеровские соучастники, что им вполне обеспечено содействие стоявших в порту миноносцев и даже возможно присоединение к ним калмыковского бронепоезда.