Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

В числе отдельных предприятий оказалась реквизиция винного погреба А.Г. Свидерского, в доме которого жил Розанов, причем это было сделано для какой-то грандиозной попойки, а прикрыто личным якобы приказанием главного начальника края, который никогда этого даже и не подозревал и во всяком случае не допустил бы ничего подобного.

Остальная свита вертится около Крашенинникова, предавается [1880]кутежам, принимала участие в раскрытии и ликвидации никогда не бывших заговоров и по-своему наслаждается жизнью, страшно компрометируя Розанова и весь режим и создав, в конце концов, легенду о постоянных кутежах и непросыпном пьянстве своего командующего войсками.

Когда в Харбине я услышал от Хорвата, что по данным его агентуры Розанов постоянно пьян, то очень удивился, т. к. знал Р. больше тридцати лет как веселого и размашистого, но корректного и никогда не пившего человека. Теперь я понял, откуда шли эти обвинения.

Я счел себя обязанным познакомить С.Н. со всеми этими данными; опять-таки по обыкновению таких доверчивых и избалованных людей, он сразу окрысился, назвал все это сплетнями враждебных кругов, но когда я ему представил неопровержимые факты отдачи Кузьминским от его имени самых беззаконных и грабительских распоряжений [1881], то так же скоро вскипел и немедленно приказал отчислить Кузьминского и выслать его в Харбин.

В общем, получалось что-то вроде маленькой Читы, но с разницей в том, что здесь это делалось без ведома старшего начальника, а в Чите не только с ведома, но и при участии.

Что касается моей оценки влияния Крашенинникова, то получилась полная обида, обычный по отношению ко мне упрек во мрачном и непомерно преувеличенном пессимизме и целый поток самых лестных восхвалений качествам, талантам, прозорливости, энергии, преданности, доблести и патриотизму этого совершенно-де исключительного человека, совершившего якобы уже невиданные подвиги в борьбе с большевиками в России и особенно на Волге.

Защита была такая ярая, что спорить с какой-нибудь надеждой на успех было бесполезно.

Вечером узнал о решении Розанова отчислить Сыромятникова и отправить его в Иркутск; если правда все то, в чем обвиняют С., то с ним следовало расправиться, возможно, круче и беспощаднее, как с несомненным изменником и предателем. И ведь он был не один; чуть ли не половина офицеров штаба округа была готова последовать его примеру в случае успеха восстания.

Понятна теперь та вялая позиция, которую занимал С. 17 гои в ночь на 18 е.

20 ноября [1882]. Не спал всю ночь; обдумывал положение Розанова и утром сделал донкихотский шаг – предложил ему исполнять обязанности начальника окружного штаба [1883]до приезда сюда заместителя (последний не был намечен Розановым, и я посоветовал предложить это место генералу Бурлину [1884], который знает владивостокскую обстановку и хотя немудр и ограничен, но очень работоспособен и старателен).

Пошел на это решение ради возможности принести хоть какую-нибудь пользу. Считаю, что мои личные отношения с Розановым позволят мне быстро многое поправить, а самое скверное немедленно устранить; кроме того, меня знает весь старый Владивосток и по трем сюда приездам можно думать, что по старой службе за мной сохранился порядочный авторитет, который должен весьма и весьма пригодиться для выправления достаточно корявого положения местных представителей власти. Затем по штабной службе у меня большой опыт, а в теперешнем составе штабных чинов имеется несколько старших офицеров, с помощью которых можно быстро наладить настоящую и истовую работу.

Делая столь неожиданное для С.Н. предложение, я вместе с тем предупредил его, что считаю необходимым иметь в виду, что для меня Калмыков – разбойник и убийца и что вся разведочная и контрразведочная работа должна находиться под моим контролем.

Розанов был очень обрадован моим предложением и охотно на все согласился, попросив только дать несколько времени на исполнение порядка подчинения Крашенинникова ввиду его второй должности начальника личной канцелярии по гражданскому управлению.

Дополнительно предупредил Розанова, что самым решительным образом отказываюсь от какого-либо участия в политических делах и буду держать себя с союзниками самым самостоятельным образом; одновременно просил помнить, что по состоянию здоровья гожусь только на чисто кабинетную работу.

За день у меня перебывало много старых знакомых и офицеров прежнего гарнизона; из их рассказов узнал много мелких, но характерных подробностей современного здесь положения и всевозможных деяний розановского антуража, прикрывающегося почти всегда именем и распоряжением командующего войсками или главного начальника края; между прочим, узнал, что как союзники, так и наши при них сателлиты добрались до полковых складов, в которых хранились вещи ушедших на войну офицеров 3 йи 9 йдивизий, и теперь все квартиры разных больших, средних и малых персон обставлены весьма комфортабельно за счет этого подлого грабежа и мародерства.

21 ноября. Усилившееся нездоровье и вчерашние печальные рассказы заставили меня написать Розанову с просьбой освободить меня от данного ему обещания, так как очень боюсь, что мы сразу же на чем-нибудь так разойдемся, что от моей службы не только ничего не получится, но мой уход вскоре после принятия должности произведет неблагоприятное впечатление; поэтому мне кажется, более полезным устраниться, а временное исполнение обязанностей начальника штаба может нести и подполковник Смирнов.

Получив мое письмо, Р. примчался ко мне в вагон и упросил не отказываться, обещая полное содействие во всех моих планах и реформах.

Приходил Акацатов; красочно описал все, что здесь творилось во времена Иванова-Ринова и что продолжается и теперь; рвачи, авантюристы и насильники чувствуют себя, как рыба в воде; консервативное население совсем растерялось, а некоторые дошли до того, что начинают думать, что при всяком другом решении будет лучше.

Во всей области страшно развилось партизанство, и, по сущности, законная, правительственная власть имеет значение только в городах и отчасти вдоль железной дороги, да и то только потому, что на ней стоят союзники (из коих американцы настроены безусловно против нас и весьма благосклонны и попустительны к партизанам разных колеров, приравнивая их к истинным представителям русского патриотического населения).

Американская двуличность, конечно, не похвальна, но ведь, по правде сказать, коль оценивать и судить нас по тому, что творят Семенов, Калмыков и розановский антураж, а прежде выделывал Иванов-Ринов, а отчасти даже и Хорват, то, быть может, американцы и правы, относясь к нам недружелюбно. За грязью и туманом исполнителей нельзя видеть тех высоких идей, которые являются общей целью нашей белой борьбы и за которые борется большинство.