Борис Пудалов - Русские земли Среднего Поволжья (вторая треть XIII — первая треть XIV в.)

Гибель великого князя Юрия Всеволодовича, его сыновей и двух племянников — ростовских князей неизбежно вела к изменениям в составе княжеств Северо-Восточной Руси. Ставший великим князем владимирским Ярослав Всеволодович, до этого княживший в Переяславле-Залесском, дал в княжение своим младшим братьям Святославу и Ивану соответственно Суздаль и Стародуб [160]. Уцелевшие ростовские князья Константиновичи сохранили за собой бывший удел Константина Всеволодовича — Ростов, Ярославль, Углич. О наделении княжениями сыновей Ярослава Всеволодовича в 1238 г. ничего не говорится, но после смерти 30 сентября 1246 г. великого князя, отравленного монголами в Каракоруме, это наделение стало свершившимся фактом. Занявший владимирский великий стол Святослав Всеволодович сыновей Ярослава «посади по городом, яко же бѣ имъ отець урядилъ Ярославъ» [161]. Как полагает В.А. Кучкин, сыновьям Ярослава Всеволодовича в 1247 г. могли быть даны следующие города: Андрею — Суздаль, Александру — Новгород и Тверь, Ярославу — Переяславль, Михаилу — Москва, а Василию, самому младшему из братьев, — Кострома [162]. Попытки реконструировать «ряд» 1247 г. привели В.А. Кучкина к интересной догадке: «Основываясь на методе исключения, можно высказать предположение, что по разделу 1247 г. Городец достался пятому сыну Ярослава Всеволодовича, Даниилу, умершему в 1256 г.» [163]. Проверить эту догадку, равно как и восстановить подробности трансформации княжений на территории великого княжества Владимирского в 1247 — начале 1250-ых гг. чрезвычайно трудно из-за отрывочности летописных известий. Предположение, что Переяславль был отдан в удел Александру Ярославичу, на правах совладения с матерью и младшими братьями, ничуть не менее вероятно, чем догадка В.А. Кучкина. Известно, что жена и дети Ярослава Всеволодовича действительно проживали в Переяславле [164]. Следовательно, Даниил Ярославич как один из младших сыновей оставался в Переяславле на попечении матери, а затем старшего брата, который по княжеским нормам становился Даниилу «в отца место». В известии под 6755 г. не сказано, что Святослав «посади по городом» всех своих племянников — сыновей Ярослава: кто-то из младших детей (например, не отличавшийся крепким здоровьем) действительно мог получить в совместное с матерью владение бывший отцовский Переяславль. Все эти соображения следует учитывать при решении вопроса о статусе городских центров Владимиро-Суздальской Руси. Во всяком случае, сохранившиеся летописные своды не дают оснований рассматривать Городецкий край как самостоятельный удел в этот период, так что более вероятным остается все же принадлежность Городца со всей округой к великокняжескому домену.

После монгольского завоевания и до середины 1250-ых гг. русское Среднее Поволжье в летописных источниках вообще не упоминается, и это неслучайно. По словам А.Е. Преснякова, «политическое измельчание восточных областей Великороссии — естественный результат упадка какой-либо активной политики на восточных ее пределах. Упадок великокняжеской власти лишил эти области определенного политического центра…» [165]. Первое упоминание Городца и Новгорода (Нижнего) после нашествия Батыя относится к 1256 г. и связано с поездками русских князей в Орду. Сообщение об этом, читающееся в Лаврентьевской летописи, гласит: «В лѣто 6764. Поѣхаша князи на Городець да в Новгородъ. Князь же Борисъ поѣха в Татары, а Олександръ князь послалъ дары. Борисъ же бывъ [у] Улавчия, дары дав, и приѣха в свою отчину с честью». За этим сообщением следует второе, заключительное известие данной годовой статьи: «Тое же зимы. Поѣха князь Олександръ на Емь с Суждалци и с Ноугородци, и Емь побѣди и много полона приведе и приеха с честью въ свою отчину» [166]. Текстологический анализ данной статьи, а также сопоставление ее известий с показаниями сводов, опиравшихся на новгородское летописание, позволяет выявить первоначальные чтения и проверить их достоверность.

Среди памятников, восходящих к владимирскому летописанию, текст статьи под 6764 г. почти без изменений сохранился в Симеоновской летописи [167]. Здесь есть лишь одно отличие: ростовский князь Борис именуется с отчеством («Василковичь»), тогда как в Лаврентьевской отчество князя не названо. Трудно решить, было ли указано отчество ростовского князя в летописи Троицкой, статья которой под 6764 г. реконструирована частично по выпискам Н.М. Карамзина, частично по тексту Симеоновской летописи [168]. Можно лишь констатировать, что смысловых разночтений с текстом Лаврентьевской и Симеоновской данный фрагмент Троицкой не имеЛ. Более существенны отличия в тексте Владимирского летописца: «В лѣто 6764. Иде князь Борис Василковичь въ-рду; а князь Александръ посла послы с дары. Князь Борис Василковичь и честивъ Улавчия и придоша во свою отчину. Того же лѣте ходи князь Александръ на Емь, и победиша князь Александръ Емь и полону много взя» [169]. Употребленное здесь при рассказе о поездке князей выражение «в Орду» — чтение более позднее, чем сохранившееся в Лаврентьевской, Троицкой и Симеоновской «в Татары» [170]. Это верный признак того, что во Владимирском летописце текст статьи, близкий к Троицкой и Симеоновской, подвергся редакционным изменениям (поновлению терминологии, а также некоторому сокращению) не ранее XIV в. На это же указывает ошибочное употребление глагольной формы множественного числа («победиша») применительно к Александру Ярославичу. Появление отчества ростовского князя в тексте Симеоновской и, вероятно, Троицкой также следует рассматривать как признак их более позднего по отношению к Лаврентьевской происхождения. Действительно, современникам событий, хорошо знавшим их участников, не было необходимости уточнять отчество князя, ездившего с дарами к хану — тем более, что другого Бориса среди князей Владимиро-Суздальской земли в тот период не было. Таким образом, текст статьи под 6764 г., сохранившийся в Лаврентьевской летописи, должен считаться первичным по отношению к другим сводам.

Памятники новгородского летописания позволяют проверить достоверность известия Лаврентьевской о событиях 6764 (1256) г., так как в данном разделе не обнаруживают текстуальной зависимости от последней. Все своды новгородского происхождения содержат запись о походе на емь. Так, наиболее ранняя Новгородская I летопись кратко сообщает под 6764 г.: «В то же лѣто, на зиму, приѣха князь Олександръ, и митрополит с нимь (…) и поиде Александръ на ѣмь…»; лишь после успешного возвращения из похода «князь поиде на Низъ» [171]. Софийская I летопись уточняет: когда свеи и емь напали на новгородские земли, Александра не было в Новгороде, и новгородцам пришлось посылать за князем «на Низ», после чего князь, пришедший с полками, провел успешный поход и затем вернулся «на Низ» [172]. Ту же последовательность событий, хотя и в сокращенном изложении, приводит Новгородская IV летопись: «В лѣто 67647. Князь Александръ поиде в Низъ,… а сына своего Василья посади на столѣ. Воева князь Александръ с новгородци ѣмь» [173]. Новгородское летописание подтверждает, таким образом, достоверность сообщения Лаврентьевской летописи и связанных с ней, но более поздних Троицкой, Симеоновской и Владимирского летописца. В то же время сопоставление различных источников помогает понять сложность ситуации 1256–1257 гг., в связи с которой упомянуты Городец и Нижний Новгород.