Саймон Рейнольдс - Ретромания. Поп-культура в плену собственного прошлого

b данном случае мы говорим именно о мире искусства и поли-| пки, так как именно они прокладывают дорогу вперёд и в конце концов сбрасывают с себя груз идей прошлых лет. Но в мире моды всё устаревшее рано или поздно снова входит в моду.

СТРАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

I 1паче, все шикарные вещи должны были бы лишиться этого

< u ryca со сменой индустриальных парадигм, подобно гротескной, крайне неэкологичной (такое количество отходов!) паро-лпи на кругооборот в природе.

Я позаимствовал этот пример из газеты 2009 года, в которой ныла статья о том, какие солнцезащитные очки модно носить

II ищущим летом. «Мода диктует нам нечто новое», — отмеча-

■ I журналист, предлагая читателям обратить внимание на про-щуюгоднюю модель Wayfarers фирмы Ray-Ban и заменить их па классическую ретромодель Clubmaster, которая была разработана в восьмидесятых под вдохновением от рокабилли-сти-1я пятидесятых. В данном случае мы видим, как «тотальное и (менение» приравнивается к отсутствию перемен: нам воодушевлённо предлагают отказаться от актуального до сих пор продукта, выпущенного всего год назад в пользу очередного предложения того же производителя. Тут так же прослежи-плстся автоканнибализм ретромоды, который просто лишает

■ е всякого смысла: купив Clubmaster, вы вернётесь в восьмиде-

< л л ые, но, сами того не подозревая, на самом деле перескочите и пятидесятые. В моде всё преходяще, кроме сладкой музыки | к сового аппарата.

I 1лряду с ретро вторым основным вектором развития в мире чпды нескольких последних десятилетий был винтаж. Эти два | к >i 1ятия тесно связаны, но не идентичны. Винтаж — это оригинальные вещи ушедших эпох, но это не новая одежда, которая - делана на основе старых дизайнерских решений. Причём по-I >< >л этот подход обусловлен антимодными мотивами, что ког-| | -то было сформулировано слоганом лондонского винтажного магазина Pop Boutique: «Не следуй моде. Купи что-то, что уже иПыто». Кайа Сильверман утверждала, что винтаж был главным

стилем феминисток, он позволял им противостоять моде от-ку-тюр и модной индустрии в целом, не отказывая себе в возможности самовыражения посредством стиля. Как и ретро, винтаж появился в шестидесятых, когда богема и хиппи отменили табу на поношенную одежду, которую до этого покупали только бедняки, неспособные позволить себе новые вещи.

РАНЬШЕ

Слово «винтаж» само по себе совершило переворот в понятиях мира моды, придав новый смысл понятиям «поношенный» и «использованный» (определение с ещё более отталкивающей смысловой нагрузкой). Это слово родом из винодельческой индустрии, где основным критерием ценности продукта является то, насколько давно он был произведён. То же самое относится и к другим сферам, где возраст может быть знаком качества: музыкальные инструменты, автомобили двадцатых-тридцатых годов. Во многом благодаря пятидесятым и шестидесятым старая одежда стала сбрасывать с себя оковы стереотипов, по крайней мере в богемной среде. Как утверждает историк моды Анджела Макробби, интерес к моде тридцатых годов появился благодаря хиппи, которые перерывали развалы блошиных рынков по всей Европе в поисках шуб, ажурных подъюбников и бархатных юбок. Подобно ситуации с коллекционными безделушками, рынок одежды сразу наполнился торговцами и начинающими дизайнерами, которые выискивали старую одежду, реставрировали её и иногда слегка перерабатывали.

С учётом того, что багаж прошлого неумолимо накапливается, сегмент винтажной одежды продолжает расширяться. Несколько лет назад, будучи в Лондоне, я наткнулся на бутик под названием NOWretro, витрины которого гласили, что магазин специализируется на одежде сороковых, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых годов. Сейчас они, должно быть, уже добавили в свой ассортимент и девяностые. Как писала Элайн Шоуолтер: «Теперь у переполненного гардероба появилось новое название — „архив“. И если вы всегда с умом подходили к покупкам, то ваш „архив“ теперь, вполне возможно, заслуживает собственной выставки». Индивиды стали кураторами своего собственного стиля жизни, ничто уже не должно выбрасываться на помойку, так как вполне возможно, что это снова войдёт в моду.

В своём очерке о возвращении в моду стиля семидесятых тдов, Ники Грегсон, Кейт Брукс и Луиза Крю проводили границу между профессиональным подходом знатока в этом вопросе и концепцией «чем хуже, тем лучше» как олицетворением

СТРАННЫЕ ПЕРЕМЕНЫ

< >бывательского подхода к семидесятым как к яркому и навяз-чпвому десятилетию в отношении к одежде. В первом случае предусматривается тонкая реапроприация почти забытых элементов-маркеров десятилетия, которая вызывает улыбку на лицах знатоков. Во втором случае речь идёт в большей степени <> подходе к одежде как к карнавальному костюму, о подходе, который, как правило, вызывает приступы гомерического хохота, и больше ничего. Грегсон, Брукс и Крю утверждают, что первый подход — это форма протеста против массовых потребительских тенденций, своеобразная попытка «победить моду ил её собственном поле её же приёмами». Но что по-настоящему интересно, так это как умный покупатель преображает мас-мшые тенденции прошлых лет в средство самовыражения. Аура уникальности в данном случае снова отсылает нас к смысловой | и грузке понятия «винтаж» как поиску уникальных вещей в груде обесцененной и забракованной одежды.

Ретро и винтаж несомненно связаны друг с другом, это две | юроны одной и той же медали, которая позволяет моде беспрестанно меняться. Этот стремительный оборот создаёт ги-| аптские штабеля продуктов, вещей, которые, выходя из оборота, | и- ликвидируются и не выбрасываются, а накапливаются в миро-пых «архивах». Оперируя техникой «моральной изношенности», ' I юмощью рекламы и других форм давления мода убеждает нас, что многие вещи вышли из оборота преждевременно, не исчерпав полностью свой потенциал. Эстетическая ценность одежды

< 11 ижается значительно быстрей, чем истощаются её материаль-н ые качества. Как только эта одежда перепродаётся или отдаётся и ( шаготворительных целях, она попадает на просторы побочной жономики, где циркулирует в течение неопределённого срока. I К которые из этих вещей со временем получают вторую жизнь, м >гда их эстетическая ценность снова становится актуальной.

Похожая система функционирует в музыкальной сфере, где новые звёзды, новые тренды и новые субкультуры являются

порождением индустрии, придумываются прессой, фанатами и энтузиастами от музыки. Но ценность музыки формируется несколько иным путём, нежели ценность модной одежды. Жан Кокто однажды очень метко подметил: «Искусство создаёт уродливые вещи, которые со временем превращаются в прекрасные. Мода, в противоположность искусству, создаёт красивые вещи, которые со временем только становятся хуже». Поп-музыка находится в этом ряду где-то между искусством и модой, но больше тяготеет к миру искусства. Потребители могут уставать от конкретных музыкальных произведений, пресыщаться ими, но едва ли музыка становится невыносимой для восприятия с течением времени в том смысле, в котором одежда становится неудобоваримой для носки (слишком неловкой, слишком старой, чтобы вписаться в контекст окружающей среды). Музыка даёт людям нечто иное, чем простая пара ботинок или куртка. Музыка привязывает к себе людей какой-то более прочной, практически неразрывной связью. Но нельзя сказать, что музыка не подчиняется логике моды. С 1968 года звуковая палитра психоделии ушла в прошлое и стала табу: группы, которые до сих пор прибегали к этим приёмам, незамедлительно объявлялись смехотворными и неуместными. Но это не значит, что великие моменты музыкальной истории, связанные с психоделией 1966 —1967 годов, были лишены своего статуса. Эта особая форма красоты не стала считаться уродством.