Саймон Рейнольдс - Ретромания. Поп-культура в плену собственного прошлого

Хотя я продолжал коллекционировать старые пластинки, я никогда не смог бы сделать следующий шаг и присоединить-(я к самому ретрокульту. В этом мне помогло то, что я жил и Нью-Йорке, где ретроволна не так сильно отразилась на культурной жизни, как в Великобритании. Всё изменилось, когда и 2002 году DB, британский диджей-эмигрант, сыгравший одну из главных ролей в становлении рейв-сцены Восточного побережья, организовал ретромероприятие под названием «Sorted». ) га вечеринка, по сути, была междусобойчиком для всех причастных к NASA, но не к космическому агентству, а к клубу, который DB открыл в Нью-Йорке в начале девяностых. Я уже I к-ревалил за сорок, но многие из завсегдатаев NASA были ещё молоды и в свои двадцать с небольшим — тридцать лет пали -кертвой ностальгии по подростковым приключениям.

Два года спустя DB организовал вечеринку «NASA Rewind», которая прошла в Трайбека, месте, где в 1992—1993 годах рас-

полагался одноименный клуб. Остроумно зарифмовавшее ретро с традицией, характерной для субкультуры джангла (когда диджей рукой отматывал пластинку на начало композиции под дружный крик толпы), название «NASA Rewind» означало, что возвращение к девяностым было желанием большинства. Вечеринка и в самом деле прошла с большим успехом. Сюрпризом для публики стал выход на сцену Моби (в прошлом один из героев рейв-сцены, автор гимна «Со», а ныне крайне успешный поставщик сэмплированной поп-музыки, которая продаётся многомиллионными тиражами), отыгравшего тогда отличный сет из неочевидных композиций таких артистов, как, например, Kicks Like a Mule, знаменитых своим полушуточным хитом 1992 года «The Bouncer». С другой стороны, был ли это реалистичный ретрорейв, если бы на него никто не пришёл, а его флайер не оправдал бы своих обещаний? Другим аутентичным признаком времени были очереди на входе в клуб, которые были характерны для клубной культуры до появления системы списков.

РАНЬШЕ

Зайдя внутрь, можно было убедиться, что «NASA Rewind» была фантастической вечеринкой, с взмывавшими в воздух руками восторженных гостей. Но, как и предшествующая вечеринка «Sorted», она демонстрировала, что старая школа просто-напросто фальсифицирует прошлое. Музыка звучала намного лучше, чем когда я слышал её на рейвах в былые времена. Эта приятная иллюзия была создана благодаря тщательному отбору, который провели выступавшие там диджеи. В период расцвета рейв-культуры диджеи старались играть исключительно новинки. Восемьдесят процентов их сетов состояли из промокопий, которые нигде ещё не звучали и поступили на прилавки магазинов только на прошлой неделе; соответственно, большая часть этих композиций просто заполняла время в перерыве между настоящими хитами. Диджеи на той вечеринке отсеяли такие ненужные прослойки и играли, что называется, creme de la creme периода 1991—1993. В результате атмосфера на вечеринке буквально пропиталась тем, во что рейверы искренне верили.

Исторический фокус старой школы успешно просуществовал весь конец девяностых и начало нулевых, жонглируя лозунгами «Назад в 94-й» (джангл), «Назад в 97-й» (британский гэр-

ПОВЕРНУТЬ ВРЕМЯ ВСПЯТЬ

ридж) и «Назад в 99-й» (тустеп), и даже прошло мероприятие, посвящённое зарождению дабстепа. Такое возвращение к старому звучанию вообще характерно для танцевальной культуры (эйсид-хаус возрождался бесчисленное количество раз). Вся эта ретроспективность культуры, которая была такой инновацион-I юй, долгое время не давала мне покоя. Однажды я осознал, что >то про меня. Я отрицаю ностальгию, но в то же время часто (>бращаюсь к этому чувству. Я помню, как, когда мне было пять зет, я смотрел вокруг и думал, что, когда мне было четыре, всё было намного круче. Возможно, то, что новаторская субкультура быстрее всех пришла к ретрориторике, есть свидетельство того, что ретро стало неотъемлемой частью стремления в будущее. Это две стороны одной монеты.

Ностальгия несёт негативный посыл, но она может приводить и к творческим прорывам, может быть революционной. Всё дело в том, что некоторые периоды в жизни людей про-i то-напросто более интересны, чем другие, и в данном контек-сте попытка вернуть прошлое может быть и неконструктивна, по, во всяком случае, вполне объяснима. Ностальгия может восприниматься как лекарство, позволяющее преодолеть трудные времена, сохраняя при этом веру в лучшее будущее. И, как мы убедимся в следующей главе, прошлое может быть исполь-ювано в качестве критики того, что отсутствует в настоящем.

В самой основе панк-культуры заложен удивительный парадокс. Одно из самых революционных движений в истории рок-музыки зародилось из реакционного импульса. Панк противопоставил себя прогрессу. В части музыкальной эстетики он противопоставил себя шестидесятническим идеям прогрессивности и зрелости, на фундаменте которых возник прогрессив-рок и прочий сложно выстроенный звук семидесятых. Сконцентрировав все усилия на том, чтобы повернуть историческое время вспять и вернуть рок-музыку к её подростковому максимализму, к рок-н-роллу пятидесятых и гаражному року шестидесятых, панк-движение отвергло саму философию прогресса. Движимый апокалиптической жаждой разрушения и полного краха, панк-рок рисовал в буквальном смысле безнадёжную картину. Отсюда и злорадное ликование Джонни Роттена, который в своей песне «God Save the Queen» заявлял, что «будущего нет».

Принято считать, что панк-рок возник из ниоткуда, как гром среди ясного неба, как гневный возглас, который обозначил чёткий разрыв между прошлым и настоящим. Но если обратиться к предыстории панк-рока, то станет ясно, что его появление было вполне закономерным. На самом деле если вытащить из архивов последствия почти семилетней стагнации поп-музыки, которая предшествовала возникновению панк-движения, то эта революционная субкультура не должна вызывать сильного шока. Задним числом трудно восстановить,

какими были постепенные и планомерные шаги, приведшие к «Году Зеро». Но то, как после него панк подобно снежному кому вырос в по-настоящему влиятельную и важную в историческом срезе силу, — вполне решаемая, хоть и сложная задача. Гели внимательно присмотреться к людям, которые заложили интеллектуальный и инфраструктурный фундамент панк-культуры (озлобленные музыкальные критики и ностальгирующие редакторы фэнзинов, люди, с одержимостью переиздававшие и компилировавшие гаражный рок, коллекционеры пластинок со следами вековой пыли на ладонях и те, кто неустанно стремился собрать полные дискографии артистов, продавцы подержанных пластинок и торговцы поношенной винтажной одеждой), то результат их стараний не покажется столь уж оче-иидным. Подобная команда больше подходит не для организации революции, но для запуска журнала вроде Mojo.