Саймон Рейнольдс - Ретромания. Поп-культура в плену собственного прошлого

РЕТРОМАНИЯ

Ностальгия по прошлому особенно усилилась из-за того, что мир вокруг нас стал меняться намного быстрее. Экономические преобразования, технический прогресс и культурные скачки обусловили то, что, рождаясь в одном мире, ты стареешь и умираешь в совершенно другом. От окружающего нас пространства, которое кардинально меняется, обрае:тая жилыми комплексами и офисными зданиями (когда я был мальчишкой, в моём жилом районе кругом были пустыри), до новых технологий, которые меняют чувство и ритм повседневной жизни. Мир, в котором ты мог бы чувствовать себя как дома, исчезает прямо на глазах. Настоящее становится чужой для тебя страной.

С середины двадцатого столетия ностальгия больше считается не патологией, но всеобщей эмоцией. Она, как болезненная тяга к прошлому, может быть спроецирована на индивидуума или на общество в целом. Часто последнее принимает форму реакционного стремления к старому порядку, при котором классовые рамки были более чёткими. Проще говоря, когда каждый знал своё место. Тем не менее ностальгия не всегда является основой для консервативных взглядов на уклад общества. Радикальные движения в своей истории часто проповедовали не столько революционные, сколько ретроградные идеи: вернуть старый порядок, вернуть золотой век социального равновесия и правосудия, которые пострадали от исторических катаклизмов или в результате происков правящей верхушки. По аналогии с гражданской войной в Англии: парламентаристы

считали себя консерваторами, а короля Чарльза I — новатором, порочащим честь короны. Точно так же, как левеллеры (одно из самых радикальных движений после казни короля, в период правления Оливера Кромвеля) верили, что именно они — «великая хартия вольности» и обладатели «естественных прав».

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ

Революционные партии часто строят свои нарративы, отталкиваясь от сюжета «Потерянного рая» и «Рая возвращённого». Ситуационисты (теоретики Парижских мятежных сообществ 1968 года) писали об «утерянной целостности» — «райском» режиме социального единства и индивидуального неотчуждения, который, как они уверяли, существовал до эпохи индустриального капитализма и дефрагментации общественного сознания, произошедших из-за классового разделения, профессиональной специализации и почасовой оплаты труда. Они верили в то, что автоматизация освободит человечество от необходимости работать и вернет ему былую целостность. Аналогично, некоторые феминистки верят в первичность матриархата, который когда-то процветал в обществе, свободном от превосходства и понуждения, в котором человечество находилось один на один с матерью природой.

НОСТАЛЬГИЯ КАК ФАНТАЗИЯ ПРОТИВ НОСТАЛЬГИИ КАК РЕКОНСТРУКЦИИ

Теоретик Светлана Бойм исследовала дихотомию ностальгических настроений в политической и личностной плоскостях - ностальгия-реконструкция и ностальгия-фантазия. Первая - проявление консервативной нетерпимости ко всему новому и прогрессивному, которая зачастую приводит к насильственным попыткам вернуть старый политический порядок. При этом она может принимать совершенно разные формы: от недавно возникшего в Америке «Движения чаепития» и «Restoring Honor rally», организованного Гленом Беком в 2010 году, до разных течений теократического фундаментализма, монархизма, шовинизма, неофашизма, пропагандирующих этническую чистку родных государств и так далее. Реконструкционная ностальгия стремится к масштабным пышным зрелищам (достаточно вспомнить Оранжевые шествия в Ольстере), упирает на фольклор и романтизирует национализм. Стимулирует коллективное эго легендами о былой славе, прошлых несчастьях и травмах народа (многовековая национальная обида народа стран бывшей Югославии).

В противовес реконструкционной мечтательная ностальгия носит глубоко личный характер. Избегая политической арены, она реализуется в живописи, литературе и музыке, не стремясь воскресить ушедшее прошлое. Она наслаждается туманной размытостью прошлого и культивирует сладостную тоску по нему. Реконструкционная ностальгия опасна тем, что её жертвы свято верят в то, что брен-

Вот что по-настоящему радикальное и провокационное несёт в себе ностальгия — недовольство настоящим — настоящим, возникшим как следствие индустриальной революции, урбанизации и капитализма. С приходом новой эпохи жизнь стала концентрироваться в шаговой доступности от заводов и офисов (отчасти это относится и к школам — кузницам кадров для всё тех же индустриальных институтов) и всё меньше зависеть от природных циклов вроде смены дня и ночи или времён года.

РЕТРОМАНИЯ

Отчасти ностальгия относится и к тем временам, когда время ещё не было существенной частью сознания — к бесконечно долгому настоящему раннего детства. То же самое можно сказать и про любые эпохи человеческой истории, как, например, викторианское очарование Средневековьем, которое можно назвать аналогом детства в человеческой истории. В своей книге «The Future of Nostalgia» писательница Светлана Бойм рассуждает о том, как можно испытывать ностальгические чувства о «доностальгическом» состоянии бытия. В действительности когда я, вспоминая, с тоской обращаюсь к самым счастливым моментам своей жизни, будь то детство, любовь или участие в современных музыкальных движениях (когда я был подростком — это был постпанк, на пороге тридцатилетия — зарождение рейв-движения), в такие моменты я всегда поглощён настоящим. В контексте поп-культуры ностальгия становится

ные тела политических режимов могут быть оживлены и введены в строй. Мечтательная ностальгия, наоборот, рождается из понимания того, что прошлое безвозвратно потеряно — время нанесло ему смертельную рану. Её средство - страдание, добровольное принятие муки, наградой за которую могут стать едва уловимые моменты, когда мир вокруг вдруг становится прежним.

В контексте поп-культуры Моррисси можно считать главным протагонистом мечтательной ностальгии (хотя Рэй Дэвис тесно конкурирует с ним на этом поприще со своими «Waterloo Sunset» и «The Kinks Are the Village Green Preservation Society»). Будь то период The Smiths или сольной карьеры, Моррисси всегда тоскует по месту и времени (Манчестер шестидесятых и семидесятых), в которых ему не довелось побывать. Правда, иногда Моррисси находится одной ногой в опасной зоне рекон-струкционной ностальгии со своими неоднозначными публичными заявлениями (когда, например, во время рок-фестиваля он завернулся в английский флаг), реакционными песнями («The National Front Disco») и неосторожными репликами в интервью (в 2007 году он сказал NME, что Англия сегодня едва ли похожа на страну, в которой он вырос, и немалая вина за это лежит на иммигрантах).