Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Примирение существует – чтобы это показать, достаточно будет Афин последних лет V века. С той оговоркой, что конфликт не забывают безнаказанно, и я как раз намереваюсь продемонстрировать, какой была цена этого забвения для восстановленной демократии. Но терпение! Это будет в конце нашего пути. Вначале следует попытаться рассмотреть некоторые стратегии, нацеленные на установление длительного примирения. В этой точке политико-религиозное, столь дорогое для антропологов, должно будет уступить место чистой политике.

В самом деле, если от Гесиода и до Эсхила именно поэзия предоставляла голос Эриде, то примирение будет прозаическим, как устанавливающий его декрет, который вверяют памяти камня, высекая на стеле; как повествование историков, рассказывающих о конце гражданской войны. Но о том, что происходит в гражданской темпоральности, когда наступает время покончить со stásis , ни один нарратив историков не сказал с такой силой, как два загадочных стиха Софокла – возможно, это из‐за того, что трагедия подвергает испытанию все гражданские позитивности – и поэтому один отрывок из «Антигоны» в качестве трагического отступления [731] Здесь я продолжаю, существенно модифицируя, анализ, намеченный в: Loraux N. Pour quel consensus? P. 11–12. послужит нам введением в прозу амнистий.

Для Фив Лая, Эдипа и Антигоны ночь всех ненавистей подходит к концу. Война окончена, а вместе с ней и stásis братьев-врагов, из которой она была лишь следствием. И тогда вперед выступает хор, чтобы воспеть наконец взошедшее солнце и поражение аргосского врага. После чествования Нике, Победы, принесшей радость спасения города, эта песня- párodos объявляет:

Сегодняшние битвы? Те, что бушевали только что, наперебой комментируют дипломированные читатели трагедии. Некоторые идут еще дальше и, нисколько не стесняясь, переводят: вчерашние битвы [733] Среди прочих, таков перевод Мазона: Sophocle. Tragédies. T. I: Les Trachiniennes. Antigone. Paris: Les Belles Lettres, 1994. Ad loc. . Что, разумеется, разрешает трудность, но стирая ее: солнце взошло, и через мгновение это было уже вчера. Остается нетронутый текст, каким он и должен, на мой взгляд, остаться. Если мне потребуется объяснить, почему именно «сегодня» должно быть поручено забвению, я скажу, что, более ясный, чем он мог бы подумать сам, или, по крайней мере, ясный в тот самый момент, когда он произносит то, что так напоминает оговорку, хор фиванцев опровергает в этом nȳn [734] Теперь, сейчас ( греч. ). – Примеч. пер. все позитивные достоверности, которые он в то же самое время утверждает.

Дело в том, что, празднуя эту победу, он упускает из виду, что ее ни при каких обстоятельствах нельзя приравнивать к некой níkē mē kakē [735] Об этом понятии [не дурная, не злополучная победа] см. выше главы I и VII. , поскольку среди себе подобных победа может быть только «плохой»: и какие подобрать слова, когда «себе подобные» – это братья, убившие друг друга? Разумеется, невозможно вслед за корифеем утверждать, что из поражения Семерых, противостоявших Фивам – и оставивших свои доспехи Зевсу разгрома – исключены «двое проклятых» ( plēn toīn stygeroīn ) [736] Софокл. Антигона, 144. Своим переводом я хотела бы показать этимологическое родство stygerós со Стикс. из‐за их общей судьбы; ибо помимо странности этой арифметики, вычитающей Полиника и Этеокла из группы врагов, поднявших меч на Фивы [737] Если, конечно, хор здесь не предвосхищает логику Антигоны, обращающейся с Полиником так же, как и с Этеоклом. , с более общегреческой точки зрения здесь также есть фундаментальная ошибка объявлять о krátos [738] Софокл. Антигона, 146: dikrateīs lónkhas [ «копья, которые оба победили». – Примеч. пер. ]. одинаковых, победивших друг друга ценой собственной смерти [739] Таким образом побеждают самого себя, см.: Loraux N. La main d’ Antigona. О том, что в сыновьях Эдипа есть от близнецов, см.: Alaux J. La liège et le filet. Filiation et lien familial dans la tragédie athénienne du V siècle av. J.-C. Paris: Belin, 1995. P. 73–111. . Тем более что в том, что осталось от семьи Лабдакидов, безжалостная война еще не закончилась: взаимоубийство братьев как раз и служит зачином для настоящего, которое, разумеется, необходимо будет забыть, – но позже, то есть за пределами трагедии. Ибо трагедия только начинается, она еще увидит смерть Антигоны, Гемона и его матери Эвридики и приведет к падению Креонта.

Поэтому, объявляя о забвении в своей вступительной песне, хор несомненно слишком поторопился; но в своей противоречивой формулировке он действительно прав в одном: пока они не закляты эффективными процедурами, разделение и ненависть бесконечно живут в настоящем, обездвиженном и гипертрофированном настоящем, засасывающем в себя всю темпоральность в целом. Именно этим настоящим конфликта и живет трагедия. Оттого она также не знает окончательного примирения [740] Как это показывает провал попытки Иокасты примирить братьев в «Финикиянках» Эврипида; в трагедии примиряются только в смерти, что и происходит в случае сыновей Эдипа. , потому что невозможно, как того хотел бы хор, плавно, без малейшего нарушения непрерывности, перейти от «теперь» к забвению, и еще потому, что гражданская формула амнистии для большей надежности заменила забвение в его амбивалентности на запрет на память [741] См. выше главу VI. .

Позитивная политика, напротив, должна разрушить эти ужасные чары, и в городах, для которых существует «потом», необходимо превратить stásis в прошлое.

Итак, в реальных городах наступает день, когда начинают стремиться к примирению. Когда граждане, как будто забыв, что клятва и забвение являются детьми Распри, пытаются забыть конфликт, давая клятву больше никогда не будить память о том, что все еще на уме у всех, «сегодня» ненависти, которое должно быть любой ценой навсегда отождествлено с прошлым. Именно на прошлое имплицитно указывают, когда говорят о «злосчастьях» в афинской, являющейся также и наиболее распространенной греческой, версии клятвы, или о «гневе», как в Алифере, в менее эвфемистической, ибо аркадийской версии – ведь, как мы знаем, на ожесточенной земле Аркадии взрастают черный гнев и дикие междоусобицы [742] См.: Полибий. Всеобщая история, IV, 17–21, по поводу stásis в Кинайфе. Ср.: Loraux N. La guerre civile grecque et la représentation anthropologique du monde à l’ envers. .

Как в Афинах, так и в Алифере, как в Мегаре, так и в Кинайфе дают клятву не припоминать прошлое. Сдерживали ли эту клятву или нет – вопрос, возможно, не является таким уж праздным, и, если судить по удивлению Ксенофонта и Аристотеля перед верностью клятве афинских демократов в конце V века [743] Ксенофонт. Греческая история, II, 4.43: éti kaì nȳn… toīs hórkois emménei ho dēmos (завершение рассказа). Ср.: Аристотель. Афинская полития, 40.3. , мы можем предположить, что это явно не было общепринятым поведением. Значит ли это, что в реальности политических практик чисто религиозный страх эффектов проклятия всегда недостаточен, чтобы предотвратить клятвопреступление? В таком случае, возможно, стоит добавить, что партией вольнодумцев часто оказывается именно партия олигархов [744] Вольнодумцем, например, является Критий. Об олигархах, нарушающих клятву после одного из примирений: Фукидид. IV, 74.2–3. Напомним, что в Кинайфе бывшие изгнанники устраивают резню именно демократам. , тогда как религиозный страх характерен для лагеря демократов, как это показывает религиозная «реакция», последовавшая за демократической реставрацией [745] О подходе афинских демократов см. ниже главу XI. . Как бы то ни было, мы увидим, как наконийцы – возможно, умудренные чужим опытом, – посчитали, что недостаточно гарантировать прочность примирения простым принесением клятвы, поскольку к клятве они добавили институциональное «братание». Тем не менее необходимо еще убедиться, что провозглашение братства навсегда гарантирует прочность социальной связи, в чем амбивалентность греческой фигуры брата – и, что гораздо ближе к нам, амбивалентность того, что было названо «ухабистой дорогой братства» [746] Ozouf M. La révolution française et l’ idée de fraternité // Ozouf M. L’ homme régénéré. Essais sur la Révolution française. Paris: Gallimard, 1989. P. 181. , – может заставить засомневаться.