Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Аристотелевскому консерватизму в данном случае следует противопоставить дерзость, с которой в «Законах», размышляя над условиями возможности правосудия, какому, наоборот, была бы присуща активность, Платон критикует афинские процессуальные порядки, начиная с немоты судей во время anákrisis и вплоть до их молчания во время прений, заодно проходясь и по самому принципу тайного голосования [984] Платон. Законы, VI, 766d5 и след. с комментариями: Gernet L. Les Lois et le droit positif. P. CXL–CXLI; IX, 876b. . С особой силой обличая правило, устанавливающее, что из всех магистратов только судья не обязан отдавать никакого отчета за осуществление своих функций, Платон не довольствуется одним лишь совпадением во взглядах с Аристофаном «Ос», иронически наделяющим Филоклеона гордостью поступать так, что «и отчета мы в том никому не даем, не в пример остальным учреждениям» [985] Аристофан. Осы, 587. Пер. Н. И. Корнилова – утверждение, справедливость которого признает сам Бделиклеон. Многое можно было бы сказать об этой привилегии, нарушающей принципы системы, где сдача отчетов является правилом и которая именно потому, что граничит с безответственностью, дарит афинским судьям пьянящее чувство власти, высмеиваемое комедией. ; чтобы помыслить другое осуществление правосудия, Платону требуется сформулировать обратное правило, согласно которому в городе «Законов» никакой судья, никакой магистрат не смогут ни отправлять правосудие, ни осуществлять власть без сдачи отчетов [986] Платон. Законы, VI, 761e. В 767e предусматривается действие против того, кто вынес несправедливый приговор, в пользу пострадавшей от него стороны. . Что, разумеется, предполагает, что судьи обладают специальной квалификацией – и вот все здание народного правосудия сразу же рушится [987] Тем не менее мы видим, как в VI, 767e–768b Платон признает необходимость народных оснований для правосудия в своем городе. На самом деле, изложение в «Законах» в значительной мере все еще опирается на афинскую модель, и Жерне подчеркивает, до какой степени она остается определяющей : Gernet L. Les Lois et le droit positif , passim. , но зато Платону удается изобрести форменный допрос сторон судьями, которые «будут внимательно рассматривать показания», – допрос, повторяющийся три раза, прежде чем судьи наконец приступят к голосованию [988] Платон. Законы, 855e. . Само собой разумеется, что платоновские судьи участвуют и в окончательном определении наказаний.

Я не стану задерживаться на комментировании этой типично платоновской смеси дерзости воображения и критики демократии, которая из простого переворачивания афинских реалий надеется извлечь благо для города. Для меня важнее вернуться к судебному процессу в Афинах, чтобы констатировать, до какой степени вся его логика предполагает, что díkē – справедливость, но также и процесс – является с самого начала и прежде всего поединком между двумя противниками перед гражданским трибуналом.

Мы далеко еще не закончили с этим определением процесса как борьбы. Ибо в свете такого представления о нем теперь становится возможным вернуться к тому, что послужило исходной точкой для этих рассуждений: к той связи, которую греческие мыслители жизни в городе настойчиво проводят между díkē и stásis – между позитивной организацией правосудия и тем «разногласием», которое в греческой мысли о политическом регулярно служит именем для худшего из бедствий, что может обрушиться на город. Здесь-то наконец мы и встретимся с Афинами 403 года.

Разумеется, несложно заметить, с какой повторяемостью процедура арбитража мелькала на горизонте нашего изложения как сама фигура альтернативы судебному процессу. Фигура тем более важная, поскольку обращение к арбитражу явно пользовалось настоящей популярностью в Афинах, если судить по многочисленным отсылкам к этой процедуре в судебных речах афинских ораторов. Тем не менее следует оговориться, что речь здесь пойдет не о частном арбитраже, несмотря на явное предпочтение, которым такая практика, сразу и деликатная, и гибкая, судя по всему, пользовалась у афинян в случае несложного для разрешения спора [989] До и даже во время процесса, вплоть до самого момента, когда судьи выносят постановление ( Gernet L. Droit et société dans la Grèce ancienne. P. 114). Это значит, что частный арбитраж вместо того, чтобы быть простой альтернативой судебному действию, сосуществует вместе с ним и даже может в него вклиниваться. , – что действительно подтверждается заявлением из «Законов» о «самом авторитетном ( kyriōtaton ) суде», определяемом как тот, «который назначат для себя тяжущиеся стороны, выбрав его сообща» [990] Платон. Законы, VI, 767b. Пер. А. Н. Егунова. , или аристотелевской идеей о том, что «повсюду наиболее заслуживающим доверия является арбитр, арбитр же находится посередине ( mésos )» [991] Аристотель. Политика, IV, 1297a5–6. Разумеется, судебные речи простым фактом своего существования подразумевают, что такого вмешательства посредника могло быть недостаточно, и требовалось обращение к услугам судей-«разделителей»; тем не менее в большинстве случаев арбитраж предшествовал обращению к правосудию трибуналов – как будто для того, чтобы его избежать. , – но об «институте публичных арбитров в Афинах» [992] Таково название одной работы Жерне: Gernet L. Droit et société dans la Grèce ancienne. P. 103–119. в том виде, в каком его принципы изложены в «Афинской политии»:

[Третейские судьи ( diaitētaí )] принимают дело и, если не в состоянии будут примирить [ dialȳsai ] стороны, выносят свое решение [ gignōskousi ]. Если обе стороны останутся довольны приговором и согласятся с ним, тяжба заканчивается [ ékhei télos hē díkē ]. Если же один из тяжущихся подаст апелляцию в суд, тогда они кладут показания свидетелей, запросы и тексты законов в ящики – отдельно со стороны истца и отдельно со стороны ответчика, запечатывают их и, приложив решение третейского судьи, написанное на особом листе, передают четырем судьям, разбирающим дела филы ответчика. Последние, приняв этот материал, направляют [ eiságousin ] его в суд […] [993] Аристотель. Афинская полития, 53.2. Пер. С. И. Радцига с неб. изм. .

Это очень интересный текст, ибо под видом простого изложения фактов в нем проговаривается глубокая двусмысленность – двусмысленность процедуры, которая, несомненно, институционализирована, но даже в своем определении колеблется между частным улаживанием и судебным процессом: diaitetēs обозначает публичного арбитра, но для частного арбитра не предусмотрено никакого другого названия, и, даже если может показаться, что проведенное Аристотелем различие между поиском примирения ( dialýsai ) и действием, представляющим собой судебное решение ( gignōskousi ), указывает на противопоставление двух совершенно разных уровней юрисдикции, в действительности все обстоит гораздо сложнее; дело не только в том, что публичный арбитраж может выступать в качестве предварительной фазы процесса, служа подготовкой к нему и в чем-то напоминая anákrisis – определяя статус дела и собирая для него доказательства [994] Gernet L. Droit et société dans la Grèce ancienne. P. 115, а также Gernet L. Les Lois et le droit positif. P. CXLI. , – но, поскольку он может завершиться приговором, очевидно, что он сам по себе уже содержит что-то от процесса [995] Мы уже отмечали формулу ékhei télos hē díkē . [Более буквально: «правосудие/справедливость приходит к своему завершению/цели. – Примеч. пер. ] . Таким образом, это сразу и пластичная, и строго кодифицированная процедура, в связи с чем, возможно, будет небесполезно уточнить – к чему мы, впрочем, скоро вернемся, – что она возникла «в первые годы или месяцы, последовавшие за восстановлением демократии» в 403 году [996] Gernet L. Droit et société dans la Grèce ancienne. P. 104. .