Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Если для того, чтобы заслужить звание «политичного», в конечном итоге рекомендуется иметь налаженную связь с недемократическим правительством – ибо ни один демократ не получит от Аристотеля такой большой похвалы, как некий Ринон, который, заступив в должность при олигархии как член одного из корпусов магистратов, сменивших собой Тридцать, ко всеобщему одобрению отчитался при демократии [1090] Аристотель. Афинская полития, 38.4. – то нет никаких сомнений в том, что, говоря об Афинах, полис теперь становится более приемлемым именем, чем dēmokratía . И поскольку восстановленная демократия практически не пыталась определять себя через свое krátos и выдвигала на первый план общий интерес, то еще немного и она бы так же потребовала у своих забыть, что олигархия вообще существовала.

На самом деле, было бы чрезмерным упрощением считать одну только группу «умеренных» ответственной за такую политику [1091] Как это настойчиво делает Поль Клоше: Cloché P. La restauration démocratique à Athènes. P. 343, 350, 404, 407, 410. . Ибо эту объединительную фигуру полиса как единственного субъекта истории Афин демократы, судя по всему, приняли тем легче, поскольку, пострадав от необходимости воевать со своими собственными согражданами, они охотнее отождествляли себя с заново обретенным единством.

Именно здесь я и нахожу то, что послужило моим исходным пунктом: вопрос «почему вы нас убиваете?» из небольшой речи, которую Клеокрит произносит после битвы у Мунихии, и весь этот дискурс в целом, сосредоточенный на ценностях общей жизни, с помощью которого победители, напоминая, что они никогда не уклонялись от гражданской службы, как будто просят у побежденных признания своего гражданского достоинства [1092] Ксенофонт. Греческая история, II, 4.20–22. . Разумеется, этот дискурс является лишь одним из голосов, раздававшихся тогда: чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить páthos сплоченной общности Клеокрита с той проповедью, которую Фрасибул произносит перед боем [1093] Ксенофонт. Греческая история, II, 4, 13–17. . Поэтому тем интереснее констатировать, что когда в своем выступлении на собрании после торжественного возвращения людей из Пирея тот же самый Фрасибул, совершенно непреклонный в своем обращении к людям из города, адресуется к демократам, он ограничивается тем, что напоминает им о необходимости верности их клятве, к чему добавляет прямую рекомендацию избегать любых «беспорядков» [1094] Там же. 40–42. .

Можем ли мы утверждать, что поскольку народ показал, что он и есть город, он чувствовал себя обязанным практиковать единство общности? Я отвечу, что каким бы оправданным оно ни было в свое время, обращение к полису в ходе дальнейшей истории также стало исключительно эффективным механизмом в процессе нейтрализации dēmokratía . Или, точнее: нейтрализации krátos как неотъемлемой части этого слова. Ибо с тех пор именно за ее «мягкость» (без каких-либо затруднений противопоставляемую бесчинствам Тридцати) [1095] См., например: Демосфен. Против Андротиона, 52; Против Тимократа, 163–164. афинские ораторы, как тот же Исократ в «Ареопагитике» [1096] Исократ. Ареопагитик, 20: politeían… onómati tōi koinotátōi kaì praotátōi prosegoreuménēn . , восхваляют демократию.

Но констатировав таким образом, что воспоминания об олигархии являются результатом очень выборочной обработки, мы тем не менее зададимся вопросом: так как же в этой истории обстоит с памятью Афин?

Если поверить афинским ораторам, несомненно одно: таким сильным был разрыв, вызванный тем, что принято называть «злосчастьями» города, что больше никогда, совсем никогда Афины не познают другого конституционного ниспровержения. Именно поэтому было отвергнуто предложение умеренной партии, после восстановления демократии склонявшейся к тому, чтобы ограничить корпус граждан одними землевладельцами. Правда, уже в речи, сочиненной по этому поводу, Лисий негодовал в связи с невозможностью уверенно положиться на нестираемую интенсивность памяти о злосчастьях:

В то время, как мы думали, о афиняне, что постигшие нас бедствия оставили по себе городу память, достаточно сильную [ hikanà mnemeīa ] для того, чтобы даже потомки не пожелали другой формы правления [1097] Лисий. Речь о том, что не должно уничтожать унаследованный от отцов государственный строй в Афинах, 1. Пер. С. И. Соболевского с изм. …

Было ли это результатом обращения к памяти («вы в высшей степени забывчивы […] Стоило ли возвращаться из изгнания, если вы своим голосованием себя же и поработите» [1098] Там же. 2. Пер. С. И. Соболевского с изм. )? Так или иначе, предложение было безоговорочно отвергнуто. Тем самым декларировалось, что после катастрофической интермедии, которую представляло собой олигархическое правление, история афинской конституции считалась окончательно закрытой. Об этом свидетельствует Аристотель, согласно которому после возвращения из Пирея, считающегося одиннадцатой и последней metabolē , эволюция к «нынешнему устройству» ( hē nȳn katástasis [1099] Аристотель. Афинская полития, 42.1. ) является для режима исключительно прогрессивным движением к полному завершению своего télos благодаря передаче большинству все большей и большей власти [1100] Там же. 41.2. .

Должны ли мы сказать, что в данном случае философ всего лишь придает теоретическое измерение афинским представлениям о внутренней истории Афин? Независимо от ответа на этот вопрос, мы не должны упустить, что систематически различать «до» и «теперь», как это делает Аристотель в ходе всего своего изложения [1101] Эта тема próteron mén/nȳn dé [раньше же… теперь же. – Примеч. пер. ] и задает рамки изложению, посвященному конституции, см., например, «Афинскую политию», 54.1.3; 43.3 ( poté/nȳn ); 51.3; 53.1 ( próteron mèn… metà dè tēn epì tōn triákonta oligarkhían ); 54.3; 55.1 ( ex arkhēs/nȳn dé ); 55.4; 56.3 и 4.61, 1.62. , означает признавать важность цезуры, которую демократы со своей стороны хотели бы стереть, поскольку они стремятся любой ценой избавиться от последствий разрыва. Поэтому для них период Тридцати существует лишь как вынесенное за скобки насилие, неспособное помешать их конституции наследовать – так сказать, без нарушения преемственности – конституции их отцов [1102] Я опираюсь на различение Диодора («Историческая библиотека», XIV, 3.3) между tēn palaiàn katástasin [старые порядки. – Примеч. пер. ], требованием олигархов, и tēn tōn patérōn politeían [отеческая конституция], лозунгом демократов. В связи с этим стоит задуматься над стратегией Французской республики по отношению к «вынесенному за скобки» Виши. .

Что означало так или иначе мыслить будущее как прошлое. Именно так в своей первой речи на первом собрании всех афинян Фрасибул будет советовать им «пользоваться древними законами» ( toīs nómois toīs arkhaíois ) [1103] Ксенофонт. Греческая история, II, 4.42. : поскольку arkhaíos означает «древний, связанный с первоистоками» [1104] DÉLG, s. v. , мы, конечно, не упустим случай напомнить, что на взгляд демократа IV века демократия по своей природе восходит к первоистокам [1105] Loraux N. L’ invention d’ Athènes. ; тем не менее начало этому кладет Фрасибул, присоединяясь к тому течению мысли, что укореняет arkhē (легитимную власть) в arkhē (начале истории) [1106] В тексте Ксенофонта об этом свидетельствует игра перекличек [слова arkhaíos. – Примеч. пер. ] со следующей фразой («Греческая история», II, 4.43), где, распределив должности ( arkhás ), афиняне epoliteúonto [стали жить гражданской жизнью. – Примеч. пер. ]. . Несомненно сильным является это движение, поскольку оно подпитывается желанием располагать ничем не омраченной историей, и именно этим мы объясним склонность, столь заметную у афинских авторов IV века – даже у тех, кого совершенно невозможно заподозрить в демократических симпатиях, – всматриваться в Афины предыдущего века: это относится и к Платону, не прекращающему мыслить Афины в прошлом.