Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Чтобы объяснить эту настойчивость, мне несложно выдвинуть следующую гипотезу: не стремятся ли те, кто таким образом отдает предпочтение версии, отдающей народу полную победу, тем самым сделать так, чтобы над политикой демоса нависало нечто вроде чувства отягощающей ответственности? Некоторые вполне чистосердечны, – те, кто, как Лисий в «Против Эратосфена», призывает его к наказанию его противников, напоминая о пережитых им несправедливостях: поэтому неудивительно, что они превозносят отвоеванное всемогущество, которым народ должен правильно распорядиться, покарав виновных. Но есть и другие, чьи заявления приводят в крайнее замешательство, поскольку на krátos народа настаивают те, кто оставался в городе при диктатуре Тридцати, то есть те, кто должен был бы искать если не благорасположения, то, по крайней мере, нейтрального отношения со стороны демократов.

Эти меня особенно интересуют по той причине, что, когда на них все же подавали в суд, они, как можно убедиться по речи Исократа «Против Каллимаха», без колебаний стремились добиться благорасположения народных судей [1045] Есть также и лесть в этих утверждениях, повторяющих tópos об афинском великодушии, перенося его на демос . , навязывая великодушию победителей самые принудительные обязательства, начиная с долга пощады. Нечто вроде запоздалого эха этой риторики мне слышится в одном отрывке из «Застольных бесед» Плутарха, где мягкосердечие, проявленное к своим согражданам Фрасибулом, вождем демократов Пирея, сравнивается с мягкосердечием Посейдона по отношению к афинянам, которые предпочли ему Афину в роли покровительствующего городу божества, и делается вывод о превосходстве побежденного над победителем в том, что касается великодушия [1046] Плутарх . Застольные беседы, IX, 6 (=Moralia, 741). См. выше главу I. . Как если бы в гражданской войне для победителя не было ничего легче, чем быть великодушным.

Идея, возможно, странная, но это несомненно греческая идея о том, как выходить из stásis : так, когда Фукидид утверждает, что во время Пелопоннесской войны гражданские войны как раз таки утратили эту тактичность победителя после его победы, сама формулировка фразы – «выгодные предложения противников, над которыми одерживали верх, принимались с предосторожностью, а не с великодушием» – как будто указывает, что побежденный уже не встречал у победителя того «благородства» ( gennaiótēs ), которое в негласном кодексе примирения подобало в таких случаях [1047] Фукидид. III, 82.7. . И если Посейдона следовало хвалить за то, что он отказался от своего злопамятства несмотря на свое поражение, не было ли это способом намекнуть, что демос должен был быть в любом случае признательным людям города за то, что они, побежденные, согласились на возвращение победителей? Несложно вообразить последствия, к каким не преминет привести столь парадоксальная логика.

Таким образом – это и будет моей гипотезой – благодаря переворачиванию очевидных фактов демократам постоянно напоминают об их победе только для того, чтобы настойчивее им намекнуть, что они должны забыть, что одержали верх, забыв масштаб несправедливости, которой они подверглись. И в таком случае, коль скоро отправление правосудия считалось одним из проявлений суверенности [1048] См. выше главу X, а также: Gernet L. Droit et société dans la Grèce ancienne. P. 66. , какое более наглядное доказательство своего krátos мог бы предоставить народ, чем отказаться от его применения, запрещая себе инициировать любой процесс? Итак, забвение победы против забвения злопамятства: забвение в обмен на забвение, на первый взгляд. Но кто не увидит, что на самом деле взять на себя последствия этого двойного отрицания требовалось от одного и того же лагеря?

Во всяком случае, народ, которому таким образом отдали krátos , усвоил тот урок, что ему с такой настойчивостью преподавали. Он не только не воспользовался этим krátos , чтобы «присвоить» себе город, как это часто делают, реализуя фактическое превосходство, победившие мятежники [1049] В таких случаях употребляется глагол spheterizō [присваивать себе, экспроприировать в свою пользу. – Примеч. пер. ], поскольку политическую жизнь мятежники делали своей собственностью. Loraux N. Corcyre 427, Paris 1871. , но, уравняв «всех афинян» – имеются в виду остальные афиняне – с собой в гражданских правах, из этих действий, к которым их так настойчиво подталкивали, демократы сделают повод для гордости [1050] Так, восхваляя демос за то, что он не возжелал для себя больше прав, чем другие ( Лисий. Надгробное слово, 64), официальный дискурс надгробного слова переносит похвалу народу на город. . Как говорили тогда, такой образ действий был необходим, чтобы успокоить порядочных граждан, а следовательно, чтобы сохранить и даже «спасти» демократию. И неудивительно, что именно в защитительных речах людей из города охотнее всего разрабатывается этот аргумент, принимающий форму тонкого шантажа.

Так, представ перед народным судом, один из этих совершенно мирных граждан, что закрывали глаза на бесчинства Тридцати, великодушно, как будто Посейдон у Плутарха, начинает с того, что извиняет судьям гнев, который у них могло вызвать напоминание о прошлом [1051] Лисий. В защиту одного лица по поводу обвинения его в попытке низвержения демократического образа правления, 1; нет никаких сомнений в том, что оратор знает о полной обоснованности такого гнева, но интересно именно то, что он наделяет этой идеей своего клиента. ; после чего, прикрываясь сражавшимися из Пирея, самые авторитетные из которых «уже часто убеждали ваш народ соблюдать клятвы и договоры» [1052] Так делает Фрасибул у Ксенофонта в «Греческой истории», II, 4.12. , он утверждает, что с точки зрения самих этих вождей такая политика «является защитой [ phylakēn ] демократии» [1053] Лисий . Там же, 28. . И таким же образом в «Против Каллимаха» Исократ призывает афинян «уберечь» ( diaphyláttein ) «нынешний режим», проявив сдержанность [1054] Исократ. Против Каллимаха, 25. . Наконец, если поверить Аристотелю, как раз «спасти демократию» ( dēmokratían sózein ), сохраняя верность клятве амнистии, и призывал умеренный Архин, когда обрекал на смерть первого непокорного демократа [1055] Аристотель. Афинская полития, 40.2. «Высказывание Архина можно перевести как „либо демократия будет верной амнистии, либо ее не станет“» ( Cloché P. La restauration démocratique à Athènes. P. 151). . Как если бы само собой разумелось, что, слишком открыто принимая свой krátos , демократы делали демократию более хрупкой.

Именно так умеренные политики осуществили примечательную операцию подтасовывания этой победы, хотя они не переставали торжественно о ней напоминать. Именно так был учрежден культ dēmokratía и праздник свободы в честь возвращения из Филы [1056] О двенадцатом боэдромиона см.: Mikalson J. D. The Sacred and Civil Calendar of the Athenian Year. P. 53. . И для меня здесь важно именно то, что в данном случае праздновалось имя Филы, крепости на севере Аттики, послужившей для афинских изгнанников исходным пунктом для отвоевания, а не пользующийся более дурной славой Пирей, где позднее собирались войска демократов, известные своей «смешанностью» [1057] Эти разношерстные [то есть состоявшие не только из полноправных граждан. – Примеч. пер. ] войска обозначаются словом pantodapoí ( Ксенофонт . Греческая история, II, 4.25), которое у Платона («Государство», VIII, 557c1–2) служит характеристикой демократии. Добавим, что для Аристотеля («Политика», V, 1303b10–12) Пирей сам по себе является более демократичным, чем афинский город. . В самом деле, очень похоже на то, что выбор одного названия против другого в данном случае был политически окрашенным действием, и если сторонники умеренного Архина ограничивали демократов маленькой группой «людей из Филы» [1058] Мы действительно обязаны Архину декретом, опубликованным Энтони Раубичеком ( Raubitschek A. E. The Heroes of Phyle // Hesperia. 1941. Vol. 10. № 3. P. 284–295), который предписывал, чтобы эти доблестные граждане были награждены оливковым венком. , то сторонники Фрасибула предпочитали говорить о «людях из Пирея» [1059] Эсхин предпочитает говорить о людях из Филы («Против Ктесифона», 181, 187, 195, 208), Демосфен, напротив, упоминает « демос из Пирея» («Против Лептина», 149; ср.: «О предательском посольстве», 277, но в 280 Фрасибул «привел народ из Филы»). Повествование в «Афинской политии» переходит от «людей из Филы» (38.1–2) к «тем, кто из Пирея» (38.3–4), чтобы завершиться упоминанием «возвращения из-под Филы и из Пирея» (41.2). , и когда тот же самый Лисий – который, высказываясь от собственного имени, не раздумывая ссылается на Пирей – сочиняет речь для «доброго гражданина», он, не колеблясь, переносит весь акцент на «возвращение из Филы» [1060] Можно сравнить Лисий. Против Эратосфена, 53, 55–56, 59, 92, 95, 97 (также ср.: «Надгробное слово», 61, 66) и Он же. Против Агората, 63, 77. .