Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Первое открытое столкновение между Хасаном и Мухаммедом II произошло на почве Карамании. Здесь в 868 (1464) [314] г. в ссоре с собственными сыновьями умер Ибрахим, государь этой страны. Он назначил себе преемником Исхака; но сводные братья последнего, сыновья одной тетки [315]Мухаммеда II, отказались признать это распоряжение и подняли открытое восстание. После вскоре за тем последовавшей смерти Ибрахима можно было, наверное, ожидать вмешательства султана, так как Исхак и брат его Ахмед, завладевшие отдельными частями страны, конечно, не могли существовать рядом друг с другом. Чтобы как можно скорее получить в свои руки все наследие, Исхак обратился за помощью к Хасану; последний, занятый различного рода делами с мамелюками Северной Сирии, послал всего один довольно многочисленный отряд наездников, который хотя и натворил много бед, но не достиг окончательного изгнания Ахмеда (869 = 1464 г.). По приказанию Мухаммеда, после ухода Белых Ягнят в дело вмешался наместник Ат Али; но едва успел он окончательно обеспечить власть за Ахмедом, как тот, неспособный предаваться иллюзиям насчет конечных целей завоевателя относительно Карамании, приготовился храбро защищать страну от всяких дальнейших нападений. И действительно, хотя в 871 (1466) г. он был основательно побит самим Мухаммедом, он мужественно защищался по крайней мере до 873 (1468) г. и напрягал все усилия, чтобы получить помощь от Узун-Хасана, мамелюков, венецианцев.

Но Хасан Длинный был как раз занят отражением нападения Абу Саида; египетские султаны вплоть до вступления на престол Каит-бея (872 = 1468 г.) были просто нулями, которые даже не умели усмирить анархии в своей собственной столице, и сам Каит-бей до 877 (1472) г. держался настороже, благодаря восстанию Сивара из Абулустейна, которое было, вероятно, обусловлено османами и которому, по всей вероятности, последние тайно помогали. Кажется, в конце концов, чтобы завладеть Абулустейном, Каит-бей допустил падение Карамании, требуя за это той уступки, чтобы Мухаммед отказал в помощи Сивару; во всяком случае, в 876 (1471) г. османы владели всей Караманией, последний эмир которой, Ахмед, укрывался у Узун-Хасана. Последний после двадцатилетней борьбы достиг теперь вершины своей власти; владея Кирманом, Фарсом, обоими Ираками, Азербайджаном, Арменией и Месопотамией, он был вправе считать себя не менее могущественным, чем завоеватель Мухаммед. Благодаря венецианским послам, посещавшим его около этого времени, мы имеем указание насчет его личности и состояния его царства. Судя по описаниям [316], это был высокий, худой человек с очень открытым и симпатичным лицом; о его войсках рядом с этим говорится, что устройство их было не особенно хорошее. И действительно, иррегулярная кавалерия туркменов не могла казаться европейскому глазу очень надежной, и если Узун-Хасан и мог справедливо гордиться их заслугами в борьбе против татар и мамелюков, то все же он делал неверный вывод, когда поэтому ставил ее выше османов. По всей вероятности, он, как и большинство азиатских противников последних, недостаточно знал преимущества их вооружения. С самого начала, с тех пор, как они впервые познакомились в Европе с новым изобретением пороха, османы обратили особенное внимание на усовершенствование своей артиллерии. Пушки всегда пользовались в их войске большим почетом, топджии, пушкари, считались лучшими элементами турецкого военного сословия. Нечего объяснять, какой перевес для того времени это столь превосходное орудие давало им над их азиатскими врагами, у которых его вовсе не было или которые далеко уступали османам в качествах самого вооружения или искусстве пользования им. Поэтому попытка Хасана Длинного нанести поражение Мухаммеду окончилась довольно скверно, как некогда попытка Тимура против Баязида.

Чтобы вновь водворить на своих местах укрывшихся у него караманских государей, Ахмеда и его брата Касим-бея, Хасан с большим войском нанес в 876 (1471) г. сильный удар османским войскам в Малой Азии, удар, на время заставивший их отступить и предоставивший большую часть Карамании в его руки. Успех, однако, был непрочен. Мы не знаем, что побудило Хасана оставить на западе только 10 тысяч человек, а самому с остальным войском вернуться на родину. Там он засел на весь 876 (1472) г., между тем как венецианский флот только что приближался к южному берегу Малой Азии, и этим указывалось, что следовало бы энергично направить все свои силы на это место. Пока наше знание не будет увеличено дальнейшими разоблачениями, вся эта история остается для нас совершенно непонятной. Во всяком случае, оставшиеся в Карамании и совершенно потерявшие почву под ногами отряды туркменов в 877 (1472) г. потерпели поражение у озера Керелю [317]еще прежде, чем сам Мухаммед успел прибыть в Малую Азию; а когда в конце того же года (весной 1473 г.) главное османское войско перешло через Босфор под предводительством своего султана, то он должен был искать своего врага в местности около верхнего Евфрата.

Сначала счастье благоприятствовало Узун-Хасану, но в решительной битве при Терджане [318]его мужественно сражавшиеся отряды наконец должны были пасть под выстрелами ужасной османской артиллерии. Участь Малой Азии была решена на целые столетия: если Хасан, следовать за которым в его азербайджанское убежище Мухаммед, по совету своего знаменитого визиря Махмуда, благоразумно не позволил себе и после уничтожившего его удара и до самой своей смерти, последовавшей между 880 и 883 (1475 и 1478) гг., думал о мести, то все же дело не дошло до новой войны с османами. В то время как после его смерти созданное им царство распалось, благодаря междоусобным войнам между его преемниками, в 886 (1481) г. умер и Мухаммед Завоеватель, преемник которого Баязид II не походил на одноименного предка и на отца, а был более миролюбив. Таким образом, дело кончилось не только прекращением военных действий между Ак-Коюнлу и османами, а и на долю мамелюков выпала короткая отсрочка, на которую едва ли можно было рассчитывать и которая продолжалась свыше 30 лет.

Каит-бей взирал на войну между Хасаном Длинным и стамбульским султаном с таким спокойствием, как будто бы это дело вовсе его не касалось. Правда, что Мухаммед II, знавший, с кем имел дело, успокоил его и его эмиров на то время, пока был занят Узун-Хасаном, дав ему лакомый кусок в виде Абулустейна, но уже через несколько лет после этого (884 или 885 = 1479 или 1480 г.) осман позволил себе заместить эмира, посаженного сюда Каит-беем, своим родственником.

Мамелюкам не могло прийти в голову соединиться против все более своевольно выступающего завоевателя с Ак-Коюнлу, все еще могущественными, несмотря на свое поражение; ибо хотя это и было бы разумно, ненависть их к ним пустила слишком глубокие корни: но, во всяком случае, надо отдать справедливость египетскому султану, что, верно сознавая невозможность мирных отношений к османам, он теперь сделал все, чтобы помешать дальнейшим успехам этих опасных соперников, стремившихся приобрести руководящее влияние в Передней Азии. Без сопротивления стерпел он обиду, когда Кипр, который со времени нескольких походов Бурс-бея (827–829 = 1424–1426 гг.) платил дань мамелюкам и которому мамелюки и позднее напоминали при случае о его зависимости от них [319], в 894 (1489) г., благодаря увольнению Катерины Корнарос, сделался венецианским; но тем энергичнее выступил он против Малой Азии, когда Баязид II, раздраженный ласковым приемом, оказанным в Египте [320]враждующему с ним брату Джему, и некоторыми другими дипломатическими столкновениями [321], объявил войну мамелюкам. Несмотря на все затруднения, обусловленные непокорностью эмиров, генералы Кишт-бея в нескольких походах 890–896 (1485–1491) гг. нанесли османским войскам чувствительные поражения, и в конце концов Баязид, удовлетворившись несколькими формальными уступками, должен был все-таки заключить мир, по которому как Зуль-гадиры Абулустейна, так и бену-рамаданы Киликии оставались под верховной властью Египта. Это могло бы быть хорошим началом энергичной оборонительной политики, если бы положение мамелюкского государства хоть до некоторой степени допустило последовательное ее продолжение. Но еще до смерти Каит-бея (901 = 1496 г.) всеобщая расшатанность, алчность и непокорность войск, нужда населения, усиленная чумою и голодом, бессилие и отсутствие средств у правительства настолько увеличились, что во внешних делах нельзя было ничего предпринять; а что было впоследствии, мы видели уже выше. Только внутренние раздоры в Османском царстве, начавшиеся в конце жизни Баязида II [322], и другого рода дела, не дававшие Селиму I передохнуть до 920 (1514) г., отодвинули падение могущества мамелюков еще на два столетия; но как только самый свирепым из османских султанов получил некоторую свободу движений, он обратился против Сирии или, вернее, против Абулустейна.