Андрей Дворниченко - Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.)

Многие исследователи наблюдали в Древней Руси отмену кровной мести. Однако после работ П.Н. Мрочек-Дроздовского, М.М. Исаева, И.Я. Фроянова, Д. Кайзера с этим согласиться нельзя. [364] Материалы по Западной Руси, история которой была непосредственным продолжением истории Киевской Руси, подтверждают выводы этих ученых. Право кровной мести продолжало действовать в западнорусских землях еще на протяжении длительного времени. Что касается обычно-правовой практики, то тут принципы кровной мести могли сохраняться до позднейших времен. Гораздо важнее то (это подметил еще Ф.И. Леонтович), что ее следы заметны даже в законодательстве, допускавшем «сказанье» преступника на казнь обиженному, «где его хочет, там его денет». [365] Отметим, что памятники, которые упоминают кровную месть, хронологически распределяются по всему изучаемому периоду (здесь и Смоленский договор 1223–1225 гг., [366] и привилей Витебской земле, [367] и «Уфала» Берестейского сейма 1513 г., [368] и Литовский статут 1529 г. [369]). Кровная месть бытовала в XV в. даже в среде шляхтичей, «а в крестьянской среде гораздо дольше. Круг родичей, имевших право мстить или получить вознаграждение за голову, совпадал с кругом большой семьи, потомков одного деда — сыновья, братья, племянники, двоюродные братья… По существу, обуздание и предотвращение неограниченной мести являлось делом не столько государства, сколько крестьянской соседской общины». [370] Действительно, практически государство еще не принимало участия в осуществлении карательной функции. Можно, конечно, не согласиться с тем определением мести, которое даст Н.А. Максимейко («…Это смертная казнь, но не в современном смысле этого слова. Она совершалась не исполнительными органами государства, а родственниками убитого»), [371] но на практике в Литовско-Русском государстве так и было. Отсюда выражение Литовского статута — «за шию приняти», «за шию выдати». «Осужденный за преступление, а также за причинение вреда и убытков выдавался потерпевшему в древности, по-видимому, с веревочной петлей на шее для осуществления смертной казни через повешение…» — пишут составители комментариев к Статуту 1529 г. [372] Тому есть и конкретные примеры. [373]

Уже в Киевской Руси кровную месть постепенно сменяла композиция. В знаменитом постановлении Русской Правды имеется альтернатива: хочешь — мсти, а хочешь — довольствуйся композицией. [374] Литовско-русское законодательство продолжало здесь традиции Русской Правды. «Повторением термина Русской Правды была "головщина" (в Русской Правде Пространной редакции "головник" — убийца), т. е. убийство и штраф за убийство», — отмечает А.Л. Хорошкевич. [375] Причем западно-русские материалы содержат гораздо больше информации о плате «за голову» по сравнению с Русской Правдой, которая лишь неопределенно сообщает о «головничестве». Итак, в Западной Руси «головщина» — это плата родственникам убитого, причем, как и Псковская Судная грамота, Статут иногда подразумевает под этим термином и собственно убийство. Сведения о головщине в литовско-русских памятниках позволяют многое прояснить и для периода Киевской Руси. Смоленский договор 1229 г. устанавливает плату за голову свободного человека и холопа. [376] Литовский статут сообщает нам, что ближайшее право па «головщину» имеют братья, потом сестры, т. е. «кревные». [377] Ф.И. Леонтович обратил внимание на то, что, согласно Статуту, убийца платит «головщину» «подле роду, стану убитого», и сделал вывод, что сословные различия в платеже пени равно известны Русской Правде и Статуту. [378] Интересно в этой связи сравнить плату за голову по Русской Правде и по Литовскому статуту:

Это сопоставление убеждает в том, что Ф.И. Леонтович был неправ. Штрафная сетка и в том и в другом случае имеет разный смысл, и между платежами за убийство — путь в несколько столетий. Пожалуй, полное сходство обнаруживается лишь в таксе за население, находящееся в рабской и полурабской зависимости, да еще за княжеских людей — членов той организации, которая известна как «служебная система». [379] В этих двух случаях примечательно даже совпадение той платы, которую надо вносить в виде «головщины». В других же звеньях соответствия нет. «…В Русской Правде величина имущественных взысканий за убийство зависела от того, был ли потерпевший свободным, или несвободным лицом, в Литовском Статуте выступает начало сословное; лица свободные не получали шляхетской годовщины, если не принадлежали к шляхетскому сословию». [380] Действительно, выросло новое сословие — шляхта, которое отлично от княжих мужей Русской Правды. И дело не только в денежных единицах, и даже не в том, что мы знаем о шляхте по другим источникам. Д. Кайзер сделал очень интересное предположение о том, что 80 гривен за княжеских мужей в Русской Правде складывались из двух частей: 40 гривен родственникам пострадавшего и 40 гривен в пользу княжеской власти. [381] Эта гипотеза находит полное подтверждение в литовско-русском законодательстве. Литовский статут предусматривал выплату «головщины» близким пострадавшего и точно такая же сумма («противня») платилась в господарский скарб. [382]

Итак, здесь мы имеем дело уже с так называемой «виной» — прямым смысловым продолжением древнерусской виры. [383] Это санкция, которая осуществлялась непосредственно княжеской властью. Подобно тому, как в Русской Правде сосуществовали композиция (в форме платы за «голову» и «обиду») и вира (плата в пользу княжеской власти), так и в литовско-русском законодательстве долгое время сосуществовали «головщина» и «вина» (денежный штраф, который являлся основным наказанием по Литовскому статуту 1529 г.). [384] Лишь постепенно санкции, в данном случае денежные, стали превалировать над композициями, но при этом все больше выполняли роль штрафов, которые взимались со своих подданных землевладельцами.

Необходимо отметить еще несколько весьма схожих мест в древнерусском и литовском законодательствах. Русская Правда, как известно, различала виру, которая платилась вследствие поимки убийцы на месте преступления, от поклепной виры. Таким же образом и Статут назначал различные наказания при поимке убийцы «на горячем учинку» и при одном обвинении — «соченьи и позве». Поклепной вире Правды соответствовала головщина, которая платилась убийцей, призванным к суду вследствие «воланья» (т. е. обвинения). Головщина по «позву» была меньше тех наказаний, которые следовали после поимки «при лице». [385] Литовское законодательство развивало и положения, связанные с предумышленным или непредумышленным убийством. [386] Но особенно интересны для нас положения, связанные с «дикой вирой». В Киевской Руси «дикая вира» означала привлечение князя к наказанию преступлений посредством финансовой санкции в ту пору, когда еще действовала композиция. Однако происходило это в основном в двух случаях: или убийца был неизвестен, или жертва. [387] Особенностью древнерусской «дикой виры» было то, что, если убийца «не вложится» в нее, то он платит сам за себя. В литовско-русском законодательстве исчезло различие между обязательной и договорной вирой. [388] Это, с нашей точки зрения, свидетельствует о том, что влияние государственного аппарата усилилось, две силы — община и государственный аппарат — поляризовались в гораздо большей степени, чем это было в киевский период. Однако ответственность общины, когда не был известен убийца, есть, без всякого сомнения, пережиток «дикой виры». [389]