Арсений Насонов - Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

«Они посылают также за государями земель, — писал Карпини о монгольских императорах, — чтобы те являлись к ним без замедления» [93]. Так, местные туземные правители Ирана впервые поехали в Каракорум еще в 1233 г., где были утверждены в своих владениях [94]. Царица Грузии Рузудан, провозгласив царем своего сына Давида, отправила его к Батыю, а тот, с своей стороны, послал его к Гуюк-каану [95]. Армянский царь Гетум, как известно, отправил своего брата к Гуюк-каану, а по воцарении Менгу Батый послал предписание царю Гетуму, чтобы тот явился на свидание с ним и с Менгу-кааном [96]. Некоторых князей в Монголии задерживали; у других же, которым они позволяли вернуться, по словам Карпини, вытребовали сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускали, «как было сделано с сыном Ярослава, некиим вождем аланов и весьма многими другими» [97].

Мы можем установить, что почти непрерывно у «Кановичей» пребывал кто-нибудь из наших князей. Уже в период междуцарствия, при Туракине, первым «къ Канови» поехал Олег Рязанский (Новг. IV, 1242). По-видимому, он прожил в Монголии довольно продолжительное время, так как только в 1252 г. его «пустиша Татарове… в свою землю» (Лавр.) [98]. В первый же год, когда великий князь Ярослав посетил Орду, он послал своего сына «к Канови» (Лавр., 1243). Константин остался там с 1243 вплоть до 1245 г. Когда же он возвратился, ему на смену был вызван (поехал) сам Ярослав — как раз тогда, когда подготовлялись выборы нового императора.

Императорский престол после смерти Угедея оставался вакантным; около трех лет делами правила старшая из жен Угедея — Туракина, и выборы откладывались, так как старший в роде — Батый, будучи в плохих отношениях с сыном Угедея Гуюком, уклонялся от приглашений на курултай под предлогом болезни [99]. Наконец, Туракина и Гуюк начали действовать решительнее, пытаясь поскорее решить судьбу императорского престола (несмотря на натянутые отношения с Батыем) и в его отсутствие устроили выборы Гуюка. Ко дням избрания Туракина поспешила вызвать из провинций империи некоторых местных правителей и среди них великого князя Ярослава. Карпини видел их во время торжеств [100]. Решаясь на избрание императора в отсутствие Батыя, хотели, очевидно, иметь из отделенных областей, принадлежащих к территории Батыева удела, влиятельных представителей местной власти; Батый, с своей стороны, не мог, очевидно, воспрепятствовать поездке Ярослава в Каракорум, так как формально не порывал с Туракиной и Гуюком [101]. Прибывший из Батыева удела Ярослав показался по тем или иным соображениям опасным [102]; согласно рассказу Карпини, великого князя отравили (наши летописи также свидетельствуют, что Ярослав погиб в Монголии «нужною», т. е. насильственною смертью) и стали спешно вызывать ко двору Александра Ярославовича, намереваясь передать ему «землю отца»: «мать императора, — читаем у Карпини, — без ведома бывших там людей, поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы он явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать и остался, а тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца» [103]. Как видим, не Батый был виновником смерти Ярослава. Можно думать, что Батый не изменил своего поведения по отношению к Ярославу, и до последних дней жизни владимирского князя пытался, поддерживать с ним связь: возвращаясь из Каракорума, Карпини встретил Угнея, который «по приказу жены Ярослава и Батыя» ехал «к вышеупомянутому Ярославу» [104]. Источники рисуют Батыя, как осторожного и выдержанного политика; любопытно, что современники называли Батыя саинхан, т. е. добрый, прекрасный хан [105], а из персидских источников мы узнаем, что его считали не только щедрым, но проницательным и умным [106].

По смерти Ярослава монголы по-прежнему поддерживают общерусские притязания Владимирского стола. Ярославу, как мы видели, Батый возвратил Киев; Александр Невский также получает в Монголии право на «Киев и всю Русскую землю», а спустя некоторое время Батый сажает его на великокняжеский (Владимирский) стол. Как Карпини, так и русские летописи одинаково свидетельствуют, что Александр, вызываемый в Монголию, где ему хотели передать «землю отца», медлил с отъездом [107]. Надо думать, что после смерти Ярослава на Владимирский стол был уже посажен Святослав Ярославович, согласно завещанию отца и утверждению Батыя; это обстоятельство, вероятно, и побудило Александра уклониться от нрав на «землю отца»; право сесть «в Володимери на столѣ» получил Андрей, поехавший в Монголию вместе с Александром, а Александру дали «Кыевъ и всю Русьскую землю» [108]. По приезде на Русь Андрей, имея предписание из Каракорума, согнал Святослава с Владимирского стола. Но вскоре после смерти Гуюк-каана и восшествия на императорский престол Мунке — друга и ставленника Батыя — Андрей принужден был бежать в Швецию, отказываясь, по словам великокняжеского свода, «цесаремъ служити», т. е. новому императору, причем перед бегством он сделал как будто попытку войти в соглашение с Даниилом Галицким, рассчитывая, очевидно, на военную помощь от папы [109]. Папа, как известно, готовясь объявить крестовый поход против татар, находился, в связи с этим, в переговорах с Даниилом [110]. Помощь против татар была оказана папой только на бумаге: союз же с папой означал шаг навстречу желаниям главы католического мира использовать в своих интересах затруднительное положение Руси. Александр, также получивший послание от папы, выступил решительным противником союза с папой Иннокентием III. Это, надо думать, побудило Батыя оказать поддержку Александру Невскому и выдвинуть его на великокняжеский стол. В том же 1252 г. Александр поехал к Батыю и по возвращении был посажен во Владимире.

Итак, в первые десятилетия владычества монголы не делали попыток умалить значение великокняжеского стола, руководить «великим княжением». Вслед за переписью 1257 г. на Северо-востоке появилась военно-политическая организация, но основным ее назначением была служба «внутренней охраны» в пределах завоеванной провинции. Вмешательство монголов во «внешнюю» политику великокняжеского стола также не имело целью изменить ее основное направление: общерусские притязания Владимирского стола находят даже поддержку со стороны Орды. И тем не менее во внутренней жизни края произошел глубочайший сдвиг в результате тех событий, которые были связаны с нашествием татар.

На русской Северо-востоке на Владимир хотели смотреть как на общерусский центр, столицу «Русской земли», по фактически Владимир теперь был страшно обескровлен: ни Ростов, ни Ярославль, ни Углич, пи Тверь не подверглись, кажется, такому разграблению, не испытали такого беспощадного избиения своих обитателей. Когда к великому князю Юрию пришла весть, что Коломна и Москва захвачены татарами, было решено часть сил сосредоточить во Владимире, а часть — отвести на северо-восток, за Волгу. Во Владимире были оставлены князья Всеволод и Мстислав; сам же Юрий с князьями Васильком, Всеволодом и Владимиром отступил за Волгу, к реке Сити, и стал там «станом», стягивая туда же остальные силы. («И стана Сити станомъ, а ждучи к собѣ брата своего Ярослава с полкы, и Святослава с дружиною своею; и нача Юрьи князь великый совкупляти всѣ противу Татаром») [111]. 3 (2) февраля неприятель подошел к г. Владимиру; владимирцы затворили городские ворота, вступить в переговоры с татарами Отказались, и город был осажден Осада Владимира продолжалась около 5 дней; за это время татары успели взять ближайший к Владимиру город Суздаль, укрепленный деревянного стеною, а людей — частью умертвить, а частью увести в плен. Наконец, 7 февраля утром начался приступ. Сначала был захвачен «Новый градъ», а вслед за тем и «Печерний город», куда побежали князья и «вси людье». Епископ, обе княгини с детьми, бояре и парод заперлись в церкви св. Богородицы, но были «без милости запалени огнем». Церкви и монастыри подверглись разграблению. Население было частью перебито — «от уного и до старца и сущаго младенца», а частью уведено татарами «босы й безъ покровенъ въ станы свой, издыхающа мразом. И бѣ видѣти, — говорит летописец — страхъ и трепетъ, яко на хрестьяньскй родѣ страхъ и колебанье и бѣда упространися» [112]. После взятия Владимира оставалось только стягивать все силы за Волгу, к р. Сити. Это была следующая позиция, где князья решили оказать сопротивление татарам. Туда прибыл Святослав «с дружиною»; туда же двинулся и Ярослав со своими полками [113]. Где был в это время князь Иван Всеволодович, мы не знаем; по смыслу общего стратегического плана он должен был также двигаться на северо-восток, к р. Сити. Татищев сообщает, на основании, может быть, неизвестного нам текста летописи, что Иван Всеволодович «самъ лесами хотел к Юрию с малым войском пройти, но не успел» [114]. Во всяком случае, по ходу событий, города, лежавшие между Владимиром и Верхней Волгою, были, как видно, оставлены войсками князей. Население спасалось бегством; оно уходило на север, в направлении к р. Сити: летопись говорит, что после того, как Владимир пал, к Юрию пришла весть, «яко Володимеръ взять… а избывшии люди к тебѣ идутъ» (Воскр. л.). Весьма вероятно, таким образом, что города Ярославль, Ростов, Углич, Тверь и другие были сданы без боя и вследствие этого, согласно правилам монгольской войны [115], пощажены татарами: летопись, по крайней мере, ничего не говорит об их разгроме [116].