Борис Филин - Листая старые журналы…

Из жизни «Ваньки Каина» (Новое издание Григория Книжника, стр. 6) видно, что тайная канцелярия называлась тогда в народе, или скорее на языке воров и мошенников: «Стукалов монастырь, или Немшоная баня (Немшоной баней называет он застенок (комнату с толстыми каменными стенами и сводами, чтобы вопли пытаемых не были слышимы извне), бани же обыкновенно были деревянные, конопаченные мхом, мшоные) где людей весют сколько потянет». Ванька Каин рассказывает, что когда его, раз, привели в Немшоную баню, то приехал туда сам граф Семен Андреевич Салтыков (Московский генерал-губернатор, генерал-аншеф и Андреевский кавалер, в царствование Анны Ивановны) и лично его допрашивал. Людей, подозреваемых в мене важных проступках, допрашивали в полиции под кошками и под плетьми.

После пытки и добытки, говорит г. Снегирев, преступники и подозреваемые сидели в тюрьмах, или в сибирках при застенках, или в острогах, кои в старину были местами ужаса, томления и наказания; ибо заключенные, смотря по важности дела, сковывались по рукам и по ногам железами, на шею надевалась рогатка, к коей прикреплялась цепь со стулом, т. е. большим обрубком дерева, или сажались на стенную, т. е, приковывались к стене, или забивались в колодки. Места заключения назывались в старину прорубами, погребами, ямами, каменными мешками, где нельзя ни сесть, ни лечь, где часто узники томились и даже умирали от голода и холода, где палач лечил жестокие язвы, причиненные пыткой, жестокими лекарствами для того, чтобы приготовить к новым истязаниям. В башнях Прилуцкого монастыря в Вологде находятся такие каменные мешки, похожие на шкафы, где сажались преступники во времена царя Ивана Васильевича.

У Ваньки Каина стул с ошейником, в который сажали заключенных, называется монастырские четки (стр. 22). Такой стул случалось и нам видеть. В прежнее время, лет сорок тому назад, у больших помещиков сажали в такой стул дворовых и мужиков за провинности.

В 184… году был я два раза в Соловецком монастыре и видел там тюрьмы, подобные описанным г. Снегиревым; видел также и застенок. В северо-западном углу монастыря находится башня Корожня, в которой, в прежнее время, содержались узники. Башня эта в несколько этажей; в каждом, в середине, большая круглая комната под сводами, и в стене кругом небольшие дверные отверстия, в которые едва человек пролезть может; ими входят в каморки, большею частью тёмные; иные из них очень тесны. Там сидели заключенные; в некоторых каморках видны следы камелька. Монахи рассказывают предания, что будто иных узников морили дымом, других замуровывали живых в стену; но я тщательно осматривал стены и дверные отверстия и нигде не видел следов замуровки. В нижнем этаже был застенок; сохранился еще крюк в своде, в котором вероятно висел блок для подъема на дыбу осужденного. Ходя по разным ярусам башни, невольно вспоминал я ярусы Дантовского ада. Тяжелое чувство наполняло душу при мысли о том, сколько стонов и воплей умирало в этих стенах, сколько криков отчаяния и бешенства, слез и рыданий слышали тут тюремщики. Но вместе с тем и отрадная мысль, гордое чувство освежали и утешали дух при виде победы человечности над варварством: башни пусты, железные двери сорваны с петель, кнуты, веревки и блоки дыбы давно уже истлели, и луч солнечный свободно входит туда, где сидели истомленные узники. В Соловецком сохранилось предание, что при одном из посещений обители Петром Первым открылась невинность одного из узников, там заключенных, бывшего прежде боярином сильным и знатным. Он просидел в Соловках двадцать лет в темной тюрьме. Когда вывели его на свет Божий, он не мог ничего видеть: он был слеп. Пётр Первый спросил его, какого вознаграждения желает он за безвинно понесенные страдания? «Ничего не желаю, государь», – отвечал боярин, – «повели только чтобы отныне более уже не было темных тюрем в Соловецком». И с тех пор, говорит предание, перестали сажать в тёмные каморки, и желание великодушного узника исполнилось. Не знаем, до какой степени достоверно это предание. (Лет сорок тому назад в Соловецком содержали заключенных в деревянном остроге, где было им и тесно, и душно. Но в 1835 (кажется) выстроен быль каменный двухэтажный острог. Я посещал его и могу сказать по совести, что мало видел тюрем, где бы лучше были содержимы заключенные. Над входом в острог прибита доска с надписью: Милосердием благочестивого государя императора Николая Павловича построен сей острог лета 1835 (кажется). Заключённых при мне было там всего 17 человек, почти все ересиархи, скопцы, фанатики, большею частью полупомешанные. Каждый из арестантов сидел в особом номере, длиною в 2 сажени, шириною в 1.5, где находятся постель, стол и стул; везде примерная чистота и опрятность (которые вообще в Поморском крае везде видишь). Пищу арестанты получают такую же, как и монахи; каждый день выпускают их гулять на дворик, находящийся внутри строения; зимою, когда сообщение с твердою землей прекращается за льдами, арестанты имеют более свободы и ходят везде по монастырю. Им дается книга, а также бумага и чернила. Некоторые из них (ересиархи), как рассказывал архимандрит, завели было, с его позволения, между собой теологическую полемику, и забавно то, что они иногда дельно указывали друг другу ошибки; но когда сами начинали излагать свое учение, то писали нелепости. Архимандрит раз даже дозволил двум ересиархам, которые казались очень дружными, жить в одной комнате, но вскоре их надо было разлучить: от теологических диспутов они перешли к кулачному бою, и архимандрит наказал их за то постом, т. е. посадил на несколько дней на хлеб и на воду. С этими несчастными фанатиками обходились человеколюбиво.

Доныне еще, говорит г. Снегирев, существуют в простом народе и даже вошли в словарь языка поговорки, вышедшие из застенков, хотя они применяются к другим предметам, и подлинный их смысл забыт, напр.: сказать всю подноготную, говоря о чьей либо откровенности, тогда как сие выражение напоминает о забивании деревянных спиц или гвоздей за ногти при пытке; «обыкновение ужасное», замечает Карамзин, «данное нам игом Татарским вместе с кнутом и всеми телесными, мучительными казнями».

Но точно ли кнут заимствован Русскими от Татар? На Мусульманском восток нет этого наказания, да и едва ли оно там существовало. Нам кажется, что кнут есть туземное Русское орудие мучений; по крайней мере, все иностранные писатели считают кнут казнью, существовавшей только в России, хотя конечно наказание плетью было в употреблении и в западной Европе.

«Кому неизвестны, говорит г. Снегирев, простонародные поговорки: в три погибели согнуть, в утку свернуть ? Пытка эта состояла в том, что допрашиваемому привязывали голову к ногам веревкой, в которую ввернув палку, вертели ее до того, что голова пригибалась к ногам, и человек, точно сгибаясь в три погибели, часто погибал среди сего мучительного истязания прежде нежели успевал признаться в преступлениях. Также допрашивали ломанем ребер, завинчиванием ножных и ручных пальцев в тиски, вбиванием в тело гвоздей и т. п.