Меликсетов - История Китая

399

было свойственно понимание огромного общественного значе­ния замены старого языка классической литературы и офици­альной переписки (вэньянь), оторванного от устной речи, нов^тм литературным языком, склад^хвавшимся на основе общенарод­ного разговорного языка (байхуа). Сделать язык книги, газеты, журнала, документа понятным простому человеку значило не только расширить доступность подлинной грамотности для на­родных масс, но и превратить печать и литературу в мощное сред­ство массового идейного воздействия. Эти усилия передовой ин­теллигенции встретили горячий отклик, получили действительно широкую поддержку, отражавшую рост национального самосоз­нания. Об этом свидетельствовало прежде всего широкое распро­странение байхуа в издании газет, журналов, а затем и книг. К 1918 г. в «Синь циннянь» все статьи печатались на байхуа. «Я на­чал писать рассказы в 1918 г., — вспоминал Лу Синь, — когда журнал "Синь циннянь" приз^твал к литературной революции. Это движение, конечно, теперь отошло в историю литературы, но тогда оно, несомненно, было революционным движением».
«Движение за новую культуру» охватило значительные слои китайской интеллигенции, особенно молодой, поставило перед образованной частью общества острые проблемы обновления стра­ны, нанесло удар по традиционной идеологии и тем самым от­крыло возможности для демократизации сознания передовой ча­сти китайской нации. В определенном смысле его можно рассмат­ривать как завершение китайского просветительского движения, как важный этап становления буржуазно-демократического со­знания. Буржуазного, прежде всего, в том см^тсле, что оно б^зло тесно связано с капиталистической эволюцией страны, с ее бур­жуазным прогрессом, хотя отнести к апологетам капитализма активных участников и идеологов этого движения вряд ли воз­можно. Проблемы именно экономического развития и его соци­альной направленности (капитализм или некапитализм) участ­ники движения не ставили — по сути дела они перед ними и не стояли: выбор б^]л уже сделан — идти по пути Европа:, Японии, США. Б^]л сделан выбор между средневековыми китайскими по­рядками и европейским прогрессом. В этом выборе в пользу евро­пейского прогресса и проявился коренной разрыв передовой ин­теллигенции с традиционным мышлением, по этому вопросу они вели острую полемику с консерваторами, с «реакционными ки­тайскими романтиками», если использовать выражение Ю.М. Га-рушянца. Экономическая программа в таком контексте как бы подразумевалась сама собой, как следствие принятия самой идеи «прогресса».

400

Национально-освободительные мотивы в «Движении за но­вую культуру» звучали слабо, ибо его участники не воспринима­ли так остро, как консерваторы, распад прежде великой импе­рии, не чувствовали себя жизненно связанными с распадавшей­ся государственностью, а противоречия с империалистическими державами, полуколониальное положение страны не были еще осознаны в полной мере. Однако именно защита прав личности, борьба под лозунгом «Наука и демократия!», реальн^те достиже­ния литературной революции и т.п. привели к развитию того ог­ромного потенциала подлинного патриотизма, который так силь­но «сработал» на следующем историческом этапе.
Разрыв с традиционной идеологией и традиционн^тми соци­ально-политическими институтами был детерминирующим мо­ментом в формировании самого «Движения за новую культуру» как идейно-политического движения, был главной идейной свя­зью его участников. Однако в более широком контексте мировоз­зренческие и политические позиции его участников существен­но отличались друг от друга. Единые в своей борьбе против сред­невековья, они в стремлении построить новый Китай чем дальше, тем больше расходились в понимании целей и средств этого про­цесса. Идейно-политические различия между активистами дви­жения, выявившиеся в годы мировой войны, перерастают в даль­нейшем в противостоящие идейно-политические платформы. Однако в рассматриваемые годы «Движение за новую культуру» представляется по сути дела своеобразным единым фронтом бор­цов против средневекового прошлого.
Подчеркивая идейный разрыв участников движения с тради­ционным идейным наследием, этот разрыв не следует абсолюти­зировать. Молодая прогрессивная интеллигенция ясно деклари­ровала свою приверженность «западничеству», однако во многом она еще оставалась под влиянием традиционных представлений. И не могла не оставаться, так как объективн^те условия самого Китая еще не создали достаточной почвы для такого полного раз­рыва. Во многом традиционной была сама основная идея этого обновленческого движения — «за новую культуру», где понятие «культура» выступает в широком китайском традиционном ис­толковании как основной регулятор жизни и развития общества. Через обновление «культуры» к обновлению общества, через раз­витие «правильной идеологии» у китайской молодежи — к со­зданию «правильного» общественного устройства. Даже в самой критике конфуцианства проглядывали иногда традиционные чер­ты. Так, У Юй в борьбе с конфуцианской идеологией пользовался оружием даосизма. Ли Дачжао сохранял представление о существен­ных преимуществах китайской цивилизации перед европейской в

401

сфере духовной жизни, считал, что классические конфуцианс­кие труды могут служить развитию прогрессивных социальных взглядов, полагал, что конфуцианство, с которым теперь прихо­дится бороться — это уже фальсифицированное, а не подлинное учение великого мыслителя. На представлениях Чэнь Дусю о вос­питании молодежи легко заметить влияние конфуцианской кон­цепции «благородного мужа» и т.п. В дальнейшей идейно-поли­тической эволюции участников движения эта традиционная «по­доснова» их взглядов сыграет существенную роль.
Особое место в духовной жизни в послесиньхайские годы за­нимает эволюция общественно-политических взглядов Сунь Ят-сена. Внешне этот период его жизни выглядит бедным. В предше­ствующие три десятилетия, несмотря на тяжелые поражения, он непреклонно шел к своей основной цели — свержению цинской династии и векового деспотизма. Победа Синьхайской револю­ции возвела его на вершину политического успеха. Поражения в борьбе с Юань Шикаем и другие политические неудачи застав­ляют его временно уйти с авансцены политической жизни. Вмес­те с тем эти поражения выявили и слабость суньятсеновской про­граммы возрождения Китая, которая не смогла стать знаменем массового политического движения. Начинается длительная по­лоса идейно-политического кризиса Сунь Ятсена, из которого он выходит только после мировой войны, но выходит обновлен­ный как политик и мыслитель, сумевший вновь стать подлин­ным вождем национально-освободительного движения. На эти кризисные годы приходится и решающий этап формирования мировоззрения Сунь Ятсена, закладывания основ той програм­мы социально-экономических и политических преобразований, которая в течение последующих трех десятилетий станет во мно­гом определять облик национально-освободительного движения в Китае.
Внутренний кризис Сунь Ятсена, с одной стороны, был выз­ван, естественно, неудовлетворенностью результатами Синьхай-ской революции. Вождь революции, провозгласивший, что «цель нашей революции — добиться счастья для Китая», болезненно воспринял (и по-иному не мог воспринять) политическую ре­альность послесиньхайских лет. Кризис, таким образом, был выз­ван переоценкой возможностей Синьхайской революции, вооб­ще переоценкой возможностей революционного политического переворота в деле переустройства жизни общества. С другой сто­роны, Сунь Ятсен тяжело переживал политический и идейный отход от него наиболее видных соратников по общей борьбе в предреволюционные годы (Хуан Син, Чжан Бинлинь, Сун Цзя-ожэнь и др.). «Вопреки ожиданиям уже при первом успехе рево-