Меликсетов - История Китая

102

не только от дальних варваров, но и от ближайших полуварварс­ких соотечественников-соседей, прежде всего от Цинь и Чу.
Что же касается Цинь и Чу, то там легизм как жесткая поли­тика силовых реформ был воспринят в его обнаженной, практи­чески почти ничем не облагороженной форме. Это способствова­ло последовательности проведения и результативности реформ как таковых, особенно в постшанъяновском Цинь, а также яви­лось причиной той жесткости силовых методов, которые, будучи рождены и благословлены жестким легизмом, стали нормой во взаимоотношениях этих государств с их противниками. Существен­но добавить, что высшие авторитеты в сфере древнекитайского военного дела Сунь-цзы и У-цзы (У Ци), уроженцы развитых царств Чжунго, лучше всего сумели применить свои способнос­ти вне Чжунго. Для Суня, согласно традиции, это была служба в царстве У, а для У Ци — в Чу (военные успехи У Ци в Вэй не принесли ему желанной власти и вынудили бежать в Чу).
Как бы то ни было, но мощь Цинь и Чу неуклонно рослa, причем этот рост был связан не только с военным могуществом, но и с внутренней трансформацией. Особенно очевидным это было для сильнейшего из них — Цинь. Первым из знаменитых древне­китайских мыслителей, кто вынужден был признать это и сде­лать соответствующие выводы, оказался Сюнь-цзы, виднейший

древнекитайский конфуцианец.
Сюнь-цзы (313—238 гг. до н.э.), как и его старший современник Мэн-цзы (372-287 гг. до н.э.), принадлежали к числу интеллек­туальной элиты Чжаньго. Оба бы­вали в академии Цзися, но в раз­ное время, едва ли встречаясь (Сюнь-цзы был слишком молод, когда маститый и всеми признан-' ный мудрец Мэн-цзы уже умер). Но судьба распорядилась так, что именно они оказались во главе двух наиболее влиятельных и при­том весьма различных направле­ний конфуцианства. Мэн-цзы,

как и его великий предшествен-

ник Конфуций, был ортодоксом,

Мэн-цзы

чьи возвышенные идеалы не до­пускали компромиссов. Считая, что «изречения Ян Чжу и Мо Ди заполонили Поднебесную», Мэн-цзы видел свой долг в том, что­бы восстановить и приумножить престиж потускневшего было

103

на фоне новых доктрин конфуцианства. И он многое сделал для этого, приняв вызов вновь сформировавшихся идеологических концепций, будь 'то цинизм" Яна, экстремизм Мо или даосские идеи о наполняющих Вселенную микрочастицах ци.
Развивая идеи Конфуция, Мэн-цзы вновь подчеркнул, что общество состоит из трудяцихся низов и управляющих верхов, причем верхи существуют ради блага низов и всегда должны пом­нить об этом. Мэн-цзы воспел доброту натуры человека. По его мнению, люди становятся злыми от тяжелых условий бытия, и причины тому социальные. Он упрекал всех современных ему пра­вителей в том, что они далеки от идеала, а в качестве идеала предложил упоминавшуюся уже систему цзин тянъ. Эту форму труда, владения землей и налогообложения Мэн-цЗы считал оп­тимальной. Он охотно делился своей мудростью с приглашавши­ми его правителями и брал за это щедрые дары, высоко свои знания. Но, подобно Конфуцию, реальной властью цзы не обладал.
Если Мэн-цзы стоял за чистоту конфуцианства и противопо­ставлял это учение всем новым, то Сюнь-цзы в отличие от него способствовал тому, чтобы учение Конфуция перестало быть толь­ко благородной нравственной нормой и стало бы чем-то боль­шим для мятущейся в поисках гармонии и высшего порядка ог­ромной страны. Сюнь-цзы считается реалистом. В молодости по­сетив царство Цинь (он б^хл родом из Чжао), наблюдательный философ был поражен тем эффектом, который дали реформы Шан Яна. На него произвели большое впечатление и процвета­ние страны, и господствовавшиев Цинь порядок и дисциплина. Считая вопреки Мэн-цзы, что человек по натуре порочен и лишь правильное воспитание способно сделать его нравственным, Сюнь-цзы с сочувствием воспринял некоторые легистские идеи, способствовавшие «правильному воспитанию» в его понимании. Оставаясь, как и все конфуцианцы, горячим сторонником само­усовершенствования человека, он счел по меньшей мере неко­торые методы из арсенала легизма заслуживающими внимания для реализации такого рода самоусовершенствования.
Будучи прагматиком и в отличие от Мэн-цзы стремясь при­дать такой же оттенок конфуцианству в целом, Сюнь-цзы не оста­новился перед тем, чтобы переинтерпретировать традиционный облик Конфуция, приписав ему казнь некого шао-чжэна Мао во времена, когда Конфуций будто бы был министром в Лу. Приме­чательно, что Мао был казнен не за какие-либо серьезные (уго­ловные) преступления, а лишь за то, что своими речами смущал народ. Иными словами, Сюнь-цзы пытался представить Конфу­ция не просто гонителем инакомыслящих, но кем-то вроде ми-нистра-легиста, борющегося за послушание, дисциплину, поряря-

104

док, точное выполнение предписаний начальства с жестоким наказанием за непослушание.
Нельзя сказать, что вся мудрость и деятельность Сюнь-цзы сво­дились лишь к этому. Он был глубоким и незаурядным мыслите­лем, немало внесшим в конфуцианство и в древнекитайскую мысль в целом. Однако стремление к рационалистическому синтезу клас­сического (и явно утопического — особенно в представлении Сюнь-цзы) конфуцианства с добивающимся реальных успехов и в конечном счете по ряду позиций сходным с ним легизмом ста­ло главным в его учении. Далеко не случайно оба знаменитых уче­ника Сюнь-цзы, философ Хань Фэй-цзы и министр Ли Сы, стали соответственно великими теоретиком и практиком именно легиз-ма, практически уже вовсе отбросив конфуцианский камуфляж.
Поворот в идеях, совершенный влиятельным конфуцианцем Сюнь-цзы, — очень важный шаг на пути великого синтеза идей, под знаком которого прошла почти вся вторая половина I тыс. до н.э. в Китае. Именно этот путь б^гл доминантой периода Чжаньго. И хотя Чу и Цинь отличались от большинства царств Чжунго в первую очередь тем, что в них меньшую роль играла конфуциан­ская традиция, именно они внесли свой весомый вклад в фор­мирование древнекитайской позднечжоуской цивилизации. Вклад Чу проявился в форме обогащенного даосизмом менталитета с его интравертной погруженностью индивида в мировоззренчес­кие проблемы (в чем-то близкие к классическим индийским), склонностью к мифопоэтической лирике (первый поэт, заявив­ший себя как авторская личность, Цюй Юань, был родом из Чу) и заметным стремлением сблизиться с высокой культурой конфуцианского Чжунго. Что же касается Цинь, то здесь возник собственный вариант синтеза конфуцианства и легизма, кото­рый был реализован при дворе известного богатого купца Люй Бувэя и обрел форму энциклопедии Люй-ши чуньцю.
Правда, в самом Цинь существовали, видимо, разные точки зрения на то, каким должно быть упомянутому синтезу и следует ли ему вообще быть в этом царстве. Ведь тот факт, что при дворе Люй Бувэя собирались (как то было и в циской академии Цзися, с которой Люй очевидно соперничал) десятки и сотни выдающихся умов Китая, мыслителей разных школ, авторов будущей энцик­лопедической сводки, сам по себе может рассматриваться лишь как тенденция, пусть даже назревшая и закономерная. Хорошо известно, однако, что этой тенденции противостояла другая, отстаивавшая классический легизм как систему администрации в ее наиболее жестком шанъяновском стиле.
Вообще проблемы администрации в рамках столь желанного царства высшей гармонии и образцового порядка становились в конце Чжаньго все более актуальными и жизненно важными.