Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом

Ни более – ни менее, “между Достоевским и Толстым”.

Бедный Достоевский. Не дотянул до Солженицына.

Но только ли Ф.М.Достоевский?

В «Теленке» Александр Исаевич с самым серьезным видом (как подобает только человеку исключительной скромности) приводит слова, будто бы сказанные ему осенью 1965 г. К.И.Чуковским: «О чем Вам беспокоиться, когда Вы уже поставили себя на второе место после Толстого» (7). Значит, не только Федор Михайлович не сумел подняться до уровня Великого писателя земли русской, но и А.П.Чехов, и Н.А.Некрасов, и Н.В.Гоголь, и М.Ю.Лермонтов, и А.С.Пушкин, и прочие, и прочие, и прочие. И с этим спорить? Ведь ни у кого из них нет такой эпопеи, которую написал Александр Исаевич. А все собрание сочинений М.В.Лермонтова умещается в двух томах. Разве можно поставить его рядом с двадцатитомным собранием сочинений А.И.Солженицына?

Свою особую роль в этом мире Александр Исаевич осознал очень рано.

В одном из фронтовых писем Наталье Алексеевне, так же демонстрируя редкую скромность, он писал:

«Будучи у меня на фронте, ты сказала как-то: не представляю нашей будущей жизни, если у нас не будет ребенка. Рожать и воспитывать сумеет чуть ли не всякий. Написать художественную историю послеоктябрьских лет могу, может быть, только я один , да и то, – разделив свой труд пополам с Кокой (Н.Д.Виткевич – А.О.), а может быть, и еще с кем-нибудь. Настолько непосилен этот труд для мозга, тела и жизни одного» (8).

Понять Александра Исаевича нетрудно. Действительно, кто же, кроме него, мог одолеть «художественную историю послеоктябртьских лет»? Ведь Льва Толстого к тому времени уже не было.

Однако, как мы знаем, и Александру Исаевичу не удалось справиться с этой задачей. То ли потому, что рассорился с Кокой. То ли потому, что не с теми, с кем нужно было, «разделил свой труд пополам». То ли потому, что, забыв о последствиях, тоже стал, как «всякий» «рожать и воспитывать» детей.

Но вполне возможно, что причина этого в другом. Дело в том, что, оказывается, Александр Исаевич не волен в своих действиях и поступках. «То и веселит, то и утверждает, – констатирует он, – что не все я задумываю и провожу, что я – только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговоренный рубить ее и разгонять. О, дай Господи, не переломиться при ударе. Не выпасть из Руки Твоей» (9).

Как тут не вспомнить героя романа Ф.М.Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» Фому Фомича Опискина, о котором другой персонаж этого же романа Степан Алексеевич Бахчеев бросил удачную фразу: «Такого самолюбия человек, что уж сам в себе поместиться не может» (10)

«Толстой, – пишет В.Н.Войнович, – как-то сказал, что оценивать человека можно дробным числом, где в числителе стоят реальные достижения оцениваемого, а в знаменателе – то, что он сам думает о себе…Числитель у Солженицына был когда-то очень высок, но и тогда знаменатель был выше. Со временем разрыв между двумя показателями (первый снижался, второй рос) увеличивался и достиг катастрофического несоответствия» (11).

Итак, оказывается, человек, призывающий других жить не по лжи, сам этим принципом никогда не руководствовался. Человек, называющий себя христианином, сам христианские заповеди никогда не соблюдал. Человек, призывающий других к самопожертвованию, сам ничем жертвовать не желал и не желает. Человек, утверждающий, что мир может спасти от гибели только нравственная революция, сам оказывается существом безнравственным.

Обратив внимание на это и одним из первых прокричав, что король гол, В.Н.Войнович не мог не задаться вопросом: если А.И.Солженицын не тот за кого он себя выдает, как же тогда рассматривать его деятельность в качестве борца с советской системой?

Пытаясь охарактеризовать диссидентское движение, В.Н.Войнович выделил внутри него четыре типа его участников: а) «крупные личности» – убежденные противники системы, б) «наивные и бескорыстные романтики», в) «расчетливые дельцы», г) «напыщенные и просто нездоровые» лица (12). Всей логикой своей книги В.Н.Войнович подводит читателя к мысли, что его герой относится к категории «расчетливых дельцов».

Еще раньше к подобному умозаключению пришел В.Т.Шаламов. В его «записных книжках», относящихся к 60-м годам, мы можем прочитать: «Деятельность Солженицына – это деятельность дельца , направленная на узко личные успехи со всеми провокационными аксесуарами подобной деятельности» (13).

Прочитав эти слова, Александр Исаевич был обижен. Понять его нетрудно, особенно если учесть, что они исходили от человека, которого он когда-то называл своей совестью. «Да неужели же к моей борьбе с советским режимом, – никогда ни малейшей сделки с ним , ни отречения от своего напечатанного - возмутился он, – подходит слово «делец» (14). Мы уже знаем, что в жизни бескомпромиссного копьеборца были и сделки и самотречения. Поэтому комментируя солженицынскую реплику и имея в виду слово «делец», В.Бушин заметил: «Это, Александр Исаевич, самое мягкое словцо, что к вам подходит» (15).

Действительно, человек, призывающий других к самоограничению, не может раскошествовать, человек, призывающий других жить не по лжи, не может лгать, человек, призывающий других к бескомпромиссной борьбе, не может идти на сделки.

В противном случае он – или действительно делец (и это самое лучшее), или (что гораздо хуже) – провокатор.

С В.Н.Войновичем трудно было бы спорить, если бы предложенная им классификация диссидентов являлась исчерпывающей. Между тем он забыл еще об одной их категории, вероятнее всего, самой малочисленной, но сбрасывать которую со счета никак нельзя. Речь идет об агентуре КГБ.

На основании опубликованных данных можно утверждать, что для сбора информации КГБ использовал два источника: секретных агентов и доверенных лиц. Секретные агенты давали подписку о сотрудничестве и расписку о неразглашении, им присваивалась кличка, на каждого из них заводилось специальное дело. Жалования они не получили, но могли пользоваться содействием КГБ в продвижении по службе и т.д. В качестве доверенных лиц выступали люди, которые, контактируя с сотрудниками КГБ, делились с ними имевшейся у них информацией или же оказывали определенные услуги, но не выполняли специальных заданий, не ходили на конспиративные встречи и не имели кличек, на них не заводилось личное дело, иначе говоря, они не оформляли свои отношения с КГБ документально (1).

Если доверенные лица играли роль информаторов от случая к случаю, то секретные агенты исполняли свои обязанности регулярно, более того, их могли внедрять в диссидентское движение, участвуя в котором, они, по сути дела выступали в роли провокаторов. Известен не один десяток таких лиц (2).