Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом

Другой такой же эпизод. Александру Исаевичу нужно послать в редакцию «Нового мира» свою повесть «Раковый корпус», на которую у него уже был заключен договор с журналом. Что сделал бы на его месте обычный неискушенный в конспирации писатель. Пошел бы на почту и отправил рукопись, указав свой домашний адрес. Не таков был Александр Исаевич. Послал, пишет он, «Раковый корпус» «якобы из рязанского леса» (22)

Еще более конспиративный характер имела его переписка с Н.И.Зубовым. Так получив восторженный отзыв А.Т.Твардовского по поводу его повести «Один день Ивана Денисовича», А.И.Солженицын сразу же написал в Крым Н.И.Зубову: «Вас очень удивит, если я скажу, что (по стеснительности даже от Вас) я немного баловал литературой в свободное время, т.е. имел дерзость пытаться писать. Так я написал некую повестушку «Один день Ивана Денисовича». И после XXXII съезда мне показалось, что как раз самое время ее напечатать бы – и отправил в “Новый мир”. Реакция превзошла самые радужные ожидания. Сочли, что я какой-то там самородок…Все это меня удивило» (23).

Можно допустить, что А.И.Солженицын, опасаясь непрошеных читателей, стремился отвести подозрения от семьи Зубовых на счет их осведомленности о его литературном творчестве в Кок-Тереке, но для этого вполне достаточно было просто сообщить, что «написал некую повестушку». И все.

А вспомним, как Александр Исаевич описывает свою работу на пишущей машинке: «…теснейшая, строчка к строчке (не в один интервал, два щелчка, но после каждой строчки я выключал сцепление и еще сближал от руки), без всяких полей и двухсторонняя перепечатка» (24). Сразу же нужно отметить, что отключать после каждой строчки сцепление и рукой сближать строчки – бесмысленное занятие, которое могло дать совершенно ничтожную экономию бумаги. Но дело даже не в этом. Можно допустить, что подобная техника печатания использовалась для хранения рукописей в тайнике, обьем которого был ограничен. Но почему таким же образом Александр Исаевич печатал и те свои произведения, которые передавал в редакцию «Нового мира» для публикации? Разве их нельзя было напечатать обычным способом? Конечно, можно. Но кто догадался бы тогда, какой он искусный конспиратор?

Подобный же характер имела его конспирация и зимой 1968-1969 гг., когда в деревне Давыдово под Рязанью он встречался с бывшим генералом П.Г.Григоренко. Разумеется, встреча была назначена на ночь, генерал приехал последним автобусом. Разыскав нужный ему дом, он постучал в окно и по ошибке – в хозяйское. «…Но, – вспоминал П.Г.Григоренко, – раньше нее подбежал к окну Александр Исаевич. Видимо упреждая меня, не давая возможности назваться, он проговорил сквозь стекло: Федор Петрович ? А я Петр Иванович . Сейчас открою Вам. Иди к сеням» (25).

Вот, что такое конспирация. Непонятно, правда, от кого и зачем. Ведь бывший генерал, которого звали Петр Григорьевич и который до этого ни разу не встречался с писателем, не разобравшись в потемках, мог подумать, что его с кем-то путают, а услышав, что он имеет дело с неведомым ему Петром Ивановичем, решить, что ошибся адресом. Ну, а если бы проснулась хозяйка и услышала, что по ее дому разгуливает неизвестный ей Петр Иванович, могли быть и неприятности. Но все спали, и никого это не интересовало. Только бывший генерал мог понять, с каким великим конспиратором он имеет дело.

Если одни виды конспирации существовали только на бумаге, если другие использовались в расчете на окружающих, то третьи, хотя и могли иметь практический характер, но были, что называется, шиты белыми нитками.

Вспомним, как конспирировал Александр Исаевич в Рязани. Но с самого же начала им были допущены по крайней мере два крупных просчета. Прежде всего – неполная загруженность в школе: сначала 15, потом 12, затем 9 часов неделю. Факт редкий и сразу же привлекавший к себе внимание. Еще более должен был привлечь к себе внимание стук пишущей машинки, который слышали не только соседи по коммунальной квартире, но и жители всего дома, имевшего лишь два этажа, особенно весной, летом и осенью, когда были открыты окна, да и зимой при открытой форточке. И действительно, как Александр Исаевич ни конспирировал свою литературную деятельность, оказывается, его коллеги по школе знали о ней и гадали только о том, чем конкретно он занимается? (26).

Можно, конечно, было прятать рукописи в патефон, можно было сделать для их сокрытия в платяном шкафу двойной верх. Однако Александр Исаевич сам же отмечает, что «все эти предосторожности были, конечно, с запасом» (27), т.е. если бы сотрудники КГБ действительно пришли с обыском, то был бы выпотрошен и патефон, и профессионально осмотрен платяной шкаф. Тогда для чего же все это делалось? Разве что для сокрытия рукописей от соседей или же непрошеных гостей.

Никак нельзя назвать удачным и то, как хранил Александр Исаевич свои рукописи за пределами дома. Сейчас нам известно несколько десятков человек, которые принимали в этом участие: Н.М.Аничкова, Лембит Аасало, И.Борисова, Е.Д.Воронянская, сестры А.М. и Т.М.Гарусевы, И.И.Зильберберг, Н.И.Зубов, Л.А.Капанадзе, Ю.В.Карбе, Н.И.Кобозев, А.И.Крыжановский, Л.Крысин, Н.Г.Левитская, Е.Бианки-Ливеровская, С.Осеннов, М.Г.Петрова, Б.А.Петрушевский, И.Д.Рожанский, Л.А.Самутин, Н.А.Семенов, Х.Сузи, три ее подруги (Руть, Элло, Эрико), В.Л.Теуш, Г.Тэнно, Г.Н.Тюрина, Е.Ц.Чуковская, М.Н.Шеффер, Г.Е.Эткинд, А.И.Яковлева (28). Через А.А.Угримова Александр Исаевич хранил рукописи у лиц, которых не знал сам (29). Есть подозрения, что некоторые его бумаги Н.И.Столярова держала в архиве И.Г.Эренбурга (30).

Рассредоточение рукописей безусловно открывало возможность сохранить одни при провале других, но с увеличением мест хранения возрастала опасность утечки информации, а значит, и угроза провала. Более того, можно сказать, что опасность провала возрастала прямо пропорционально увеличению количества мест хранения. Неужели этого не понимал человек, который периодически с целью конспирации то отращивал, то сбривал бороду, человек, который не выходил на улицу, не взяв с собою сменную шапку?

Но Александр Исаевич использовал своих знакомых не только для хранения собственных рукописей. Начиная второе дополнение в «Теленку», А.И.Солженицын писал: «…Первое, что вижу: не продолжать бы надо, а дописать скрытое, основательней объяснить это чудо: что я свободно хожу по болоту, стою на трясине, пересекаю омуты и в воздухе держусь без подпорки. Издали кажется: государством проклятый, госбезопаностью окольцованный – как это я не переломлюсь? как это я выстаиваю в одиночку, да еще и махинную работу проворачиваю, когда-то ж успеваю и в архивах рыться, и в библиотеках, и справки наводить, и цитаты проверять, и старых людей опрашивать, и писать, и перепечатывать, и считывать, и переплетать, – и выходят книга за книгой в Самиздат (а через одну и в запас копятся!) – какими силами? каким чудом? И миновать этих объяснений нельзя, а назвать еще нельзее. Когда-нибудь, даст Бог, безопасность наступит – допишу» (31). Это было сделано в Пятом дополнении – «Невидимки», в котором А.И.Солженицын назвал « более ста » фамилий (32).